Прикосновение Аполлона

Тане совсем недавно исполнилось двадцать восемь, но она уже была известным сценаристом. Даже получила престижный приз на Берлинском фестивале за лучший сценарий к фильму «Розовое и голубое». Фильм был посвящен жизни и творчеству Пабло Пикассо. Самого Пикассо среди героев фильма не было. Действовали персонажи его картин, скульптур и арт-объектов. Они рассказывали о Пикассо, передавали самыми разными способами нюансы его внутреннего мира. Говорили как бы из его подсознания, из многогранной архитектоники его идей. Главными персонажами стали артисты цирка – клоуны и акробаты. Они ездили по Испании и повсюду на их пути возникали то быки, то Минотавр, то Тесей, то Ариадна. Каждый говорил, что думает о Пикассо и о его попытке исказить классический миф, исказить красоту, о его уходе от голубого и розового периодов в сторону эклектики абстракционизма. Каждый приходил к выводу, что, говоря о попытке «убить красоту», Пикассо словно посмеивался над своим зрителем. Убивая красоту, он рождал ее заново. Она просачивалась, светилась из каждой линии, каждого смешения цветов, построения композиции, соединения одной части арт-объекта с другой. Говоря об убийстве красоты, Пикассо испытывал, искушал своего зрителя. Поверит ли тот в этот обман или нет? Если же зритель верил, что красота мертва, то он был либо системой чисел, предполагаемым объектом, не существующим в реальности, либо иллюзией, человеком, которого не было. Ибо красота живет во всем, что наполнено прикосновением божественного. Человек, верящий в то, что красота мертва, отрицает ее присутствие в себе самом, а значит – не существует. Все создается мыслью или словом. И красота заложена в этом первоначальном слове, равно как и безобразное. Отрицая красоту, человек отрицает и безобразное. А значит – отрицает самого себя, неизбежно сотворенного этой самой дуалистической первопричиной. Если человек не мыслит красоту и ее оборотную сторону, то не мыслит и себя, а значит – не существует. Но это не так страшно, как может показаться. Мир – многообразен. Если одни люди не верят в Красоту, то другие – верят. И они живут, и мир жив благодаря этим людям. Фильм завершался фантасмагорией удивительного свечения, которое исходит от полотен Пикассо. Линии, краски, фигуры, идеи, композиции сплетались в удивительный синтез света – загорались, поднимались к небу и сливались с солнцем. Дик Розенфельд добавил в сценарий немало эротики. Но фильм это совсем не испортило.

2

Когда Таня вернулась на виллу, предоставленную ей на время съемок одним приятелем из Франкфурта, арт-стрит художником Куртом Фляйшем, было чуть более одиннадцати часов утра. Горничная давно завершила уборку и уехала за покупками. Солнце становилось разъедающе едким. Оно пробиралось даже в самые темные уголки дома, где были опущены ставни, зашторены окна и слышался тихий гул вентилятора.

Таня скинула с себя одежду, надела купальник и вышла к бассейну. Вокруг бассейна возвышались густые заросли всевозможных экзотических растений: фиолетовая бугенвилия, алый гибискус, белая и розовая лантана, оранжевые канны, лепестки которых подобны маленьким леопардам, готовящимся к прыжку, лагерстремия, похожая на взбитые сливки с клубникой и множество других невиданных растений. Зеленое полотно кустарников напоминало паутину. Она была подвижной. Огромная бирюзовая нейросеть со вспышками или узлами в виде розовых, красных, белых и желтых цветов. Сеть двигалась, шелестела, отражалась в нежно-голубой воде бассейна. Создавалось впечатление, что солнечные лучи, жара, воздух составляют единую умную или думающую материю. В центре поблескивало отражение золотого солнца. От него не было возможности улизнуть. Оно было повсюду. Когда же оно плавало посреди бассейна, словно древнеиндийский лотос, Тане казалось, что зной немного притуплялся, можно было вздохнуть свободнее.

Она села в шезлонг, надела солнечные очки и закрыла глаза. Она попыталась расслабиться, ощутить сначала все свое тело, от кончиков пальцев ног до макушки, затем пробраться дальше, глубже. Она любила представить, что нет никакого тела. Нет кожи, нет сухожилий, нет костей. Все лишь иллюзия. Она – прозрачная конструкция. Не оболочка, а именно структура. Видимая только ей самой, ее внутреннему зрению. Она была уверена, что был еще некто в этом гигантском, бесконечном, мире, кто был способен увидеть эту конструкцию. Она не знала его. Она его чувствовала. Их соединяла энергия. Бесконечная. Вневременная энергия. Эта энергия и помогала ей писать сценарии, а еще видеть удивительные сны по ночам.

Она видела себя посреди темного пространства, усеянного желтыми огоньками. Все ее тело представляло собой голубое стекло. Она не видела на себе ни волос, ни глаз, ни ушей, тело не было покрыто одеждой, но оно и не было голым. Это было прозрачное, гелиевое очертание ее тела. Оно уверенно шло посреди черного пространства, напоминающего космос, темную сторону интернета или нейронную сеть человеческого мозга. Она шла вперед и не оглядывалась по сторонам.