Прикосновение горца

Вздохнув, Цирцен опустился на колено перед камином, пройдясь рукой под щелью, где очаг соединялся с полом. Часть стены, соседствующая с камином, тихо повернулась под прямым углом, открывая чёрную, как смоль, потайную комнату. Цирцен взял свечу и вошёл внутрь. Легким движением ноги Цирцен опустил рычаг, который вернул стену на место. Несколько мгновений заняло у Цирцена на то, чтобы его глаза приспособились к темноте. Цирцен чувствовал себя здесь неуютно. Комната была местом, к которому он обращался только в самые мрачные времена.

Лэрд миновал маленькие столики, лениво повертев в руках разнообразные “дары”, принесённые ему тёмным эльфом. Предназначенье некоторых Цирцен понимал, других – никогда не хотел знать. Адам давал им странные названия: батарейки, автоматические винтовки, зажигалки, тампоны. Цирцен изучал некоторые из них, а одно использовалось им много раз за прошедшие столетия. Адам называл его “переносной CD плеер”. Обычно его любимым был “Реквием” Моцарта, однако сегодня Цирцен был более расположен к “Полёту валькирий” Рихарда Вагнера. Одев наушники, Цирцен поставил плеер на максимальную громкость, опустился на стул в углу и уставился на пламя свечи. Бумаги хрустнули у него в спорране. Криво улыбаясь, Цирцен извлёк их оттуда. Он забыл, что давным-давно засунул бумаги в сундук, с трудом избежав губительной ситуации, найдя их снова. Последнее, на что Лизе нужно наткнуться, так это его криво накарябанные и слезливые самонаблюдения. Девушка могла принять его за душевнобольного.

Он знал первый свиток наизусть:

“4 декабря 858 года

Мне сорок один, и сегодня я обнаружил, что, благодаря Адаму Блэку, буду жить вечно. Мои руки дрожат от гнева, и я с трудом погружаю перо в чернила. Адам не оставил мне выбора – но имеют ли значение желания простого смертного для бессмертного народа, который потерял способность чувствовать?

Он не говорил мне ничего до моей свадьбы, состоявшейся сегодня. И даже потом он не сказал мне всего. Всего лишь признался, что десять лет назад подсыпал мне зелье в вино. Теперь мне придётся наблюдать, как стареет моя жена, лишиться её, когда она умрёт в то время, как я продолжу одинокое существование. Стану ли я таким же чудовищем, как Адам Блэк? Не притупит ли и время мою способность чувствовать? Не сделают ли тысячи лет меня уставшим от необходимости терпеть и не окрасят ли плутовским безумием мой разум, который станет наслаждаться озорными интригами? Не сделают ли две тысячи лет из меня существо, подобное им, страстно увлечённых борьбою смертных, которую они больше не могут чувствовать? Не такого я желал моей любви. Лучше, чтобы она могла жить и умереть, как предначертано природой.

Ах… неужели только этим летом я мечтал о детях, играющих возле отражающего свет пруда? Сейчас я остановился и подумал – что, дать этому шуту еще пищу для забавы? Какую жестокость мог бы передать Адам моим сыновьям и дочерям? Ох, Найя, прости меня, любимая. Ты обнаружишь меня бесплодным, как виноград без косточек в вине .”

И второй свиток, в котором лэрд определил свой жизненный путь:

“31 декабря 858 года

Разум мой снедаем бессмертием. Я напрасно размышлял над этими вопросами в течение прибывания и убывания луны, а сегодня вечером, после которого начнётся новый год – первый из бесконечного множества следующих за ним – наконец, принял решение. Я не позволю сумасшествию бессмертия заполучить меня, и преодолею его по-своему. Я придумал свод правил.

Я, Цирцен Броуди, Лэрд и Глава клана Броуди, клянусь честно и твёрдо придерживаться этих догм, никогда не нарушать их, а если нарушу, то могу скатиться к разрушительному шутовству в духе Адама и стать созданием, для которого нет ничего святого.

Я не буду лгать.

Я не пролью кровь невинного.

Я не нарушу принесенную клятву.

Я не буду использовать магию для личной выгоды или славы.

Я никогда не уроню своей чести .”

И третий, когда, в конце концов, жестокое осознание проявилось, и Цирцен вкусил горький осадок, сокрытый в чаше бессмертия, замаскированный сладким нектаром идеального здоровья и долголетия:

“1 апреля 947 года

Сегодня, я похоронил своего приёмного сына Джимми, зная, что это всего лишь одни из неизменной, непрерывной череды похорон. Понимание приходит поздно, и мой разум по привычке возвращается к Найе. Много лет прошло с тех пор, как я спал с женщиной. Решусь ли я снова полюбить? Скольких людей я похороню? И будет ли это настолько горько, что я сойду с ума? Тьфу. Одиночество .”

Воистину одиночество.