Прикосновение к невозможному

— Судя по всему, это был очень важный разговор?

— Мы обсуждали одно противоречие в теории темного времени… хочешь высказаться на этот счет? Нам важно твое мнение. Правда, сестра?

Веста, похоже, только сейчас поняла, что она находится в Темном храме. Она медленно подняла на меня довольно блестевшие глаза, облизнула приоткрытые губы (да, очень похоже, что они обсуждали именно теорию темного времени, ничего не скажешь) и, наконец, улыбнулась.

— Дана. Привет! Да, мы бы хотели услышать, что ты думаешь по этому поводу!

— Избавь меня Великая Тьма от этого вашего бреда, — ответила я. — За каким чертом нас тут сегодня собрали? Зачастил Магистр с заседаниями Совета!

— У нас с Авироной есть кое-какое предложение. Я попросил разрешения вынести его на обсуждение Совета Тринадцати, и мы получили согласие.

В тот момент, когда прозвучало «у нас с Авироной», я как раз разглядывала новое (по крайней мере, я его еще не видела) платье Елены и уже решила, что сразу после заседания попрошу ее снять мантию и продемонстрировать его во всей красе. Но Винсент вернул меня на землю.

— «У нас с Авироной»? — переспросила я.

— Да. А что?

Он посмотрел на меня так… так, что я в очередной раз поняла, почему женская половина старших карателей бегает за ним с высунутым языком (пусть и скрывает это, хотя не сказать что уж очень тщательно). С тех пор, как я надела мантию члена Ордена, меня баловали вниманием, задаривали подарками, несколько раз предлагали руку и сердце, но я отвечала молчанием (проще говоря, отказом). О, у меня был большой выбор! И он у меня до сих пор есть… чисто теоретически. Потому что на самом деле у меня нет никакого выбора. Знаете, почему? Потому что чертовы семнадцать веков назад Винсент, тогда еще мальчишка, впервые переступил порог Темного Храма!

Будь на его месте кто-то другой, я бы ни за что не согласилась стать его наставницей: я по его лицу видела, что мне предстоит нелегкая работа. Но я триста лет терпела бесконечные вопросы, страдала от его твердолобого упрямства, расплакалась на церемонии посвящения в члены Ордена… и, казалось, уже целую вечность, целую, Великая Тьма меня разбери, вечность мечтала о том, что когда-нибудь буду принадлежать ему. Даже не мечтала, нет. Я желала этого. Желала страстно, так, будто от этого зависит моя жизнь. Скажи мне кто-то, что когда-нибудь я встречу мужчину, которому захочу принадлежать — именно принадлежать, а не делить с ним вечную жизнь, постель, еду или какой там еще бред можно вообразить — то я бы громко рассмеялась ему в лицо.

Винсент за все время нашего знакомства не подарил мне ни одного подарка, я могла пересчитать по пальцам те случаи, когда он улыбался мне — не дежурно, а по-дружески — или делал комплименты. И снова: будь на его месте кто-то другой, то он давно бы отправился ко всем чертям. Но когда он смотрел на меня — даже случайно — то что-то замирало внутри. Сколько раз я, оставаясь наедине с собой, воображала тот момент, когда он сделает мне предложение! Сколько я говорила себе, что уже дошла до точки кипения, сейчас пойду и выскажу ему все, не думая о том, что в случае карателей инициатива должна исходить только от мужчин! И сколько раз мне хотелось, чтобы он просто… обнял меня. Ни на что не намекая, ничего не прося взамен, как эти идиоты, которые таскают мне чертовы бусы из янтаря и дурацкие платья, веря в то, что я буду носить всю эту дребедень, а потом пойду с ними… ну, не знаю. На охоту.

Если же смотреть на все это с точки зрения старшего карателя и одного из старейших членов Ордена, то Винсент для меня был не самой завидной парой. Слава о нем у нас ходила дурная, и никто не стал бы это отрицать. Если члены Совета Тринадцати высказывались очень осторожно и тщательно подбирали слова и выражения, то Винсент говорил исключительно то, что думает, и в той форме, в какой хочет. Законы и правила, судя по всему, писали для всех, кроме него, так как он плевал и на первое, и на второе в том случае, если это противоречило его интересам или же как-то его не устраивало. Он дружил со всеми старшими карателями, но единственным авторитетом для него был Великий Ариман — и по совместительству существом, с которым Винсент никогда бы не стал спорить. Что до Магистра — отношения их связывали странные, и Авиэль даже пользовался определенной долей уважения. Что, впрочем, не мешало Винсенту отпускать шутки в его адрес, пусть и редкие, но далеко не всегда невинные.