Прикосновение космоса

Грешен, люблю чай, особенно перед сном. К кофе равнодушен, пью его только здесь, на борту, чтобы взбодриться. А вот почаевничать, попить ароматный терпкий напиток, да еще в приятной беседе,— в этом есть особая прелесть.

Чай у нас тоже космический. Наливаешь из подогревательной системы порций восемь-девять горячей воды в пакет с заваркой. Аромат душистый, да и цвет хорош у этого бархатно-красноватого напитка. Не иначе, снабдили нас отличным краснодарским чаем.

Уже укладываясь спать, слышим вдруг дребезжание. Что это? Кажется, вентилятор зазвенел, наверное, «подгреб» к себе какой-нибудь потерявшийся предмет.

Рюмин лезет открывать люк, он знает, за какой панелью что скрывается. Так и есть: металлическая гайка. Отправляет ее в сумку для всякой бесхозной мелочи. А еще на стене висит коробка с пластилином, и прямо к нему приклеивают винты и гайки, которые могут пригодиться в хозяйстве в такой длительной экспедиции: что-нибудь привернуть, прикрепить.

Мы уже приноровились спать в космосе. Руки в спальном мешке, чтобы не болтались снаружи, под головой — подобие подушки, спальный мешок слегка притянут к стенке. Справа от меня — Валерий. Слева на чем-то вроде гамака — Берталан…

ГЛАВА VI. «В ХОДЕ ПОЛЕТА ВЫПОЛНЕНО...»

Меняемся кораблями. — В обнимку с «двойниками». — «Салат» в кинокамере. — «Кому паять, лудить!» — Изготовлено в космосе. — Гуляш с паприкой. — Нам сверху видно все...

Сегодня отоспались вволю. Встали в восемь, как и основной экипаж, распорядок дня у нас с ними синхронный. Однако ребята занимаются своими делами, а мы — тоже своими. Начать их предстоит с проверки систем корабля «Союз-36», который доставил нас на орбиту. Позавчера мы его законсервировали — ему ведь долго еще летать в составе комплекса «Салют» — «Союз», потому что возвращаться на Землю мне и Берталану предстоит на другом корабле, на «Союзе-35».

Прежде всего надо выяснить, не изменилось ли что-нибудь на корабле хотя бы в малейшей степени. Всякое изменение — сигнал тревоги. Если, скажем, едва заметно упало давление топлива в системах питания маршевого двигателя или двигателей ориентации, значит, где-то утечка, значит, мы рискуем остаться без рабочего тела, которое здесь, на орбите, надо очень беречь.

Все нужные данные высвечиваются на экране небольшого телевизора. Кроме давления топлива мы контролируем состояние других жизненно важных систем, например системы скафандров. Контрольно-сигнальное устройство извещает и о том, какие системы включены, а какие пока бездействуют. Хотя мы живем на станции, система терморегулирования корабля по-прежнему работает, правда в менее напряженном режиме. Сейчас она создает поток внутри, спускаемого аппарата и в орбитальном отсеке, вентилирует воздух.

Автоматика автоматикой, но опытный и внимательный глаз тоже не из последних контрольно-испытательных «приборов». Ползаем по всему кораблю, смотрим, все ли в порядке. Да, все на месте, ничто не вызывает сомнений в исправности.

Как бы прощаясь с кораблем, сажусь в правое кресло — место бортинженера. Дважды я стартовал именно в этой позиции. Отсюда удобней всего управлять всеми системами корабля, легче выдавать команды. Да и Земля отсюда через соседний иллюминатор видна как на ладони... В этом полете мое штатное место в центре корабля. С него подручнее включать маршевый двигатель, управлять маневрирующим кораблем. Для наблюдения за Землей — визир космонавта. Визир — это не просто иллюминатор, а оптический прибор, даже целая оптическая система, позволяющая ориентировать корабль относительно Земли. Сквозь боковые окна визира виден горизонт земной поверхности, так что есть к чему «привязаться» при ручной ориентации...

Ладно, корабль в порядке. Но меняться «Союзами» еще рано. Сначала нужно перетащить в нашу новую обитель так называемое индивидуальное оборудование, ложементы с кресел, точно повторяющие изгибы наших с Берталаном тел, скафандры, тоже сделанные по индивидуальной мерке, бортовую документацию — без нее мы как без рук.

Снимаю один ложемент, пускаю его в свободное плавание. Удобная штука — невесомость! Ложемент парит сначала в орбитальном отсеке корабля, вплывает в станцию и попадает в руки Берталану. Вслед за этой штуковиной следует вторая, за ней плыву я. На станции усаживаемся каждый на свой ложемент и, словно на сказочных коврах-самолетах, летим в «Союз-35». Зрелище, наверное, впечатляющее, и Рюмин нацеливается на нас кинокамерой. Однако стрекочет она как-то странно, будто заедает. Видно, образовался «салат»: приемная катушка в кассете не успевает наматывать пленку, та забивает все свободное пространство, заклинивает кассету. Обидно, полет-то у нас интернациональный, без киносъемки не обойтись. Второй камеры на борту нет, выходит, надо ремонтировать эту, капризничающую. Но как?

Запрашиваем Землю. Отвечают, что вызовут специалиста, он будет на связи с нами через виток. Что ж, отложим киносъемку до лучших времен...