Прикосновение невинных

В помещении было холодно. Где-то в глубине послышался грохот, как будто уронили металлический поднос, и Иза пошла на этот звук. Она прошла мимо открытой двери, за которой виднелась небольшая обшитая деревом часовня, ряд дешевых складных стульев, на одном из которых кто-то оставил пару только что вымытых резиновых сапог. Когда она свернула за угол, цвет пола изменился, стал зеленым. Ничего не понимая, Иза прошла мимо еще одной двери.

Это помещение было значительно больше предыдущего и походило на кухню отеля с его раковинами и прилавками, пластиковыми корзинами для отходов, весами, щетками и безупречно чистыми приспособлениями непонятного предназначения. На крюке, на дальней стене, висела циркулярная пила.

В центре комнаты стояли два стола из нержавеющей стали, покрытые блестящей металлической решеткой. На одном лежали скальпели, молотки, пилы, стамески, ножницы, которые вызвали бы зависть у ее покойного отца, страстно увлекавшегося резьбой по дереву. На другом, освещенном так, что влажная поверхность сверкала, лежало нечто, над чем колдовал невысокий человек в зеленом халате, фартуке, резиновых перчатках и сапогах. Пол вокруг него был мокрым. Транзистор, стоявший на столике рядом, изливал мелодию моцартовской симфонии, и человек, стоявший над столом спиной к Изе, покачивался в такт музыке.

Пом. Пом-пом. Пом-Пом-пом-пом-пом-пом.

Нижняя часть его тела ритмично опускалась и поднималась, а верхняя оставалась совершенно неподвижной, сосредоточенной на работе. Он не сразу заметил, что кто-то вошел.

— Здравствуйте, доктор, — произнес он из-под маски. — Через минуту я освобожусь.

Иза взглянула на правую стену и увидела такие же металлические дверцы с номерами — это была другая стена холодильника. Перед ней стояла еще одна тележка, под простыней отчетливо проступали контуры человеческого тела. Теперь она знала, над чем работал служитель.

Изидора привыкла к смерти, но не в таком чистеньком, аккуратно пронумерованном варианте. Здесь ничем не пахло, не было признаков разложения человеческой плоти, только что-то странное в воздухе, но что? Формалин, догадалась она.

Санитар закончил сортировать материал и разложил его по небольшим пластиковым сосудам. Когда он повернулся, Иза увидела на столе яркий розовый срез печени.

— Извините, что не пожимаю вам руку, доктор, — хихикнул мужчина, подходя к ней и высоко поднимая руки в испачканных кровью перчатках. Он напомнил ей ее гинеколога. — Чем я могу вам помочь?

— Я не доктор. — Иза почувствовала сухость во рту. — Я мать ребенка, девочки, которая… была здесь несколько недель назад.

Санитар ужасно разволновался. Его пушистые усы зашевелились, он вдруг стал переступать с ноги на ногу. Краска поднималась от подбородка вверх и скоро залила все лицо, даже лысину.

— О, Боже! Мне очень жаль! Но вам нельзя здесь находиться. Пожалуйста, прошу вас! Подождите там.

Не опуская руки, он своим телом вытеснил ее из помещения и кивнул на один из складных стульев. Потом исчез, плотно закрыв за собой двойные двери. Иза слышала, как он срывает с себя перчатки, как постукивают металлические подносы, льется вода. Последним был звук захлопнувшейся металлической дверцы.

Когда служитель вернулся, его лицо все еще горело от смущения.

— Извините меня. Я думал, вы стажер или доктор из другой больницы. — Он сел на стул рядом с ней. — Вам действительно не следовало сюда приходить, знаете, это запрещено.

— Но я уже здесь.

— Да, конечно… — Он неуверенно протянул руку. — Рассел, моя фамилия Рассел. Скажите, чем я могу помочь вам, миссис?..

— …Дин. Меня зовут Иза Дин. Моей дочери было шесть месяцев. Автомобильная катастрофа. Ее звали Изабелла, но вы-то не знали ее имени.

— Да, я, кажется, помню ее. Вам бы хотелось знать детали? — неуверенно спросил он. Его усы опять зашевелились.

— Да.

— Послушайте, подождите в часовне, я сейчас принесу регистрационную книгу.

Часовня была очень примитивной, стены обшиты фанерой, искусственные цветы, яркие электрические свечи. Дизайн, в который архитектор забыл вложить душу. Не то место, где можно найти утешение.

Служащий вернулся, неся под мышкой большую переплетенную кожей книгу.

— Вот она. — Его пальцы двигались вдоль страницы. — Да, я ее помню. Я сам делал вскрытие — мы обязаны, если смерть была внезапной. — Его тон был полон сочувствия. Он разрезал и разбирал по частям сотни тел: на столе они были для него только материалом, нескончаемыми свидетельствами людского безумия, грубости и просто невезения, но он понимал, что за каждым зарегистрированным, разрезанным и зашитым трупом стоит чье-то горе. Или почти за каждым. Случались и невостребованные, как вот эта малышка.

— Она записана здесь как неидентифицированный ребенок женского пола, примерно шесть месяцев, в ночь на 1 ноября умерла от гематомы мозга. Был небольшой синяк на руке, но никаких других серьезных повреждений. Она не должна была испытать абсолютно никакой боли, — заверил он Изу. — Посмотрите сами, если хотите.