Прикосновение невинных

Он передал ей регистрационную книгу. Изидора просмотрела две страницы, останавливаясь на каждой строчке, проверяя все детали, медицинские термины, подписи, даты, прежде чем двинуться дальше. Две слезинки скатились из ее глаз, капнули на бумагу. Что ж, все правильно.

— Извините, — сказала она, вытирая страницу. — Со мной все будет в порядке.

— Конечно, миссис Дин. Я понимаю. Знаете, она была прелестным ребенком, — продолжал санитар, чувствуя необходимость как-то еще утешить эту женщину. — Я помню ее очень хорошо. У нее было такое спокойное личико. И такие прелестные темные волосики, как у моего маленького сына.

Иза повернулась к нему, вытирая слезы.

— Но, мистер Рассел, Бэлла была рыженькая. В меня.

— Нет, темненькая… — запротестовал было он, но тут же понял, что возражать нет никакого смысла. — Извините, я был уверен… Должно быть, я ошибся. — Но в голосе его не было уверенности. Он просто поддакивал ей.

— У моего ребенка были рыжие волосы, — повторила Иза безжизненным голосом. Внутри у нее все кипело.

— Конечно, должно быть, вы правы. Так глупо с моей стороны. Я… — Он заколебался, замолчал. И стал внимательно разглядывать кончики своих пальцев.

Иза больше не могла выслушивать подробности, объяснения этого человека. Она чувствовала сейчас себя так же, как в тот день, когда Бэлла впервые шевельнулась в ее лоне. Такое слабое движение, глубоко внутри, как будто бабочка расправляла крылышки. Жизнь. И от этого трепета жизни возбуждение и надежда пронзили ее существо.

— Извините, — сказал он. — Я не думаю, что могу вам чем-то еще помочь.

— Мистер Рассел, вы помогли больше, чем можете себе представить.

Для человека, которого люди склонны были воспринимать со смесью страха и тревоги, больничный психолог был необычно взволнован. Терапевтическое воздействие уик-энда — он охотился на фазанов — начинало проходить, нора было переключаться на работу и отправляться в наступление на эмоциональные и психические расстройства. Его попросили немедленно заняться с пациенткой, которую, кстати говоря, следовало бы уже знать достаточно хорошо, но разве можно требовать, чтобы он тратил силы на каждого больного, когда денег на здравоохранение в стране выделяется мало, как никогда? Пациентка эта, судя по карточке, хорошо поправлялась, и вдруг становится очередной невротичкой, цепляющейся за свои иллюзии.

Иза сидела в его кабинете, маленьком и слишком тесном. Перед ней на краешке стола примостился психолог, обеспечивший себе таким образом доминирующие позиции. За ним в кресле сидел ее невропатолог Уэзерап, а за спиной Иза ощущала присутствие представителя больничной администрации. Она была окружена со всех сторон.

Психолог помахал перед лицом Изы очками. Когда он попадал в затруднительную ситуацию, то всегда делал это, как бы подчеркивая свою мысль. У него была странно плоская переносица, и в минуты задумчивости он становился похожим на сову. Но Изе, смотревшей на него снизу вверх из своего неудобного продавленного кресла, он сейчас напоминал преследующего добычу канюка.

— Послушайте, миссис Дин, Иза… — Он попытался улыбнуться и наклонился вперед, полагая, что так его слова будут носить более доверительный характер, но на самом деле еще больше напомнил пациентке собравшегося позавтракать хищника. — Возможно, это моя вина. Мне следовало поговорить с вами раньше, но я не надеялся, что вы так быстро придете в себя. Вы должны понять, что испытываемые вами чувства вполне естественны. Вам трудно смириться с потерей ребенка. Вы не смогли оплакать его по-настоящему. Ужасное чувство: вот она тут, с вами, а в следующее мгновение — потому что для вас это было именно следующее мгновение — оказывается, что она давно умерла и вы даже не имели возможности проститься с ней. Мы понимаем, действительно понимаем.

Он обхватил себя руками за плечи, очки сползли на кончик носа.

— Но вы должны понять, что здесь, в Англии, мы не допускаем таких ошибок.

У него были покровительственные манеры, свойственные многим общественным деятелям, у которых она брала интервью, а они в это время рассматривали ее ноги или грудь под блузкой, не в состоянии признать, что женщина может оценить или даже всерьез заинтересоваться глубиной их ответов. Частенько из-за своего мужского шовинизма они теряли бдительность, выдавая гораздо больше, чем сказали бы журналисту-мужчине. Этому, правда, выдавать было нечего, кроме извинений и банальностей.

— У нас, видите ли, разработана система, — продолжал он. — На каждого пациента надевают пластиковый браслет с именем и фамилией, как только он поступает в больницу, и браслеты остаются на руке до момента выписки. Он не может упасть или потеряться, его можно только срезать; путаница исключена. Вы должны нам поверить.

Но Иза не верила.

— Мне кажется, я читала где-то недавно, что родители ушли из родильного дома с чужим ребенком.

— Но это произошло в Америке?

— Полагаю, в Борнемуте.

— Да, я тоже слышал о подобных случаях, хотя они происходят очень редко, даже в Америке. Но такого никогда не было в Англии.

— Это было в Борнемуте, — упрямо повторила Иза.