Прикосновение теней

И кто теперь мой злодей? Кого ненавидеть и обвинять в смерти Алины? Это был не Дэррок. Он питал к ней огромную слабость. Он не убивал ее, и даже если он как–то повинен в ее гибели, сам он этого не знал. Шесть месяцев в Дублине, а я так и не приблизилась к разгадке смерти своей сестры.

Бэрронс жив, Дэррок мертв, и мертва моя всепоглощающая жажда мести.

Мои родители в безопасности под присмотром Бэрронса. Мне никого не нужно спасать.

У меня не осталось цели, четкого плана действий. Я потеряла направление.

Конечно, большая часть первоочередных целей, которые я ставила перед собой до того, как побывала в Зеркалах, осталась, как бы плохо все ни оборачивалось, но горе спрятало меня в тесную коробку, стены которой меня поддерживали. А теперь коробки не было, и я чувствовала, что превращаюсь в бесформенную кляксу.

Что потом? Куда идти? Мне нужно было время, чтобы осознать внезапное изменение реальности и отсортировать эмоции. Больше всего меня смущало то, что, несмотря на радость, которую я испытывала по поводу появления Бэрронса, я… злилась. Я была в ярости. Что–то во мне вскипало. И я пока еще не знала что. Но глубоко под всем этим я теряла терпение и чувствовала себя… глупой. Словно я пришла к выводам, которые не выдерживали критики.

Я вышла из душа в крайне дурном расположении духа и начала перебирать свою одежду. Мне все не нравилось.

Вчера я точно знала, что надеть. Сегодня не имела понятия. Розовое или черное? Возможно, пришло время выбрать себе новый любимый цвет. Или наплевать на это.

Дождь стучал по стеклу, а я все размышляла. Дублин снова стал серым.

Я натянула серые капри с принтом «JUICY» на заднице, спортивную кофту на молнии и шлепанцы. Если Бэрронса еще нет, можно убрать внизу.

В конце концов, я сделала то, что он просил.

Мои родители свободны, я жива, Дэррок мертв, камни в полной безопасности в испорченной спальне пентхауса.

Насколько я понимаю, все перечисленное делает магазин моим.

А еще «ламборгини». И «вайпер».

— И ни хрена не моя идея. — Рычание Бэрронса донеслось до меня, когда я была еще на лестнице.

Дверь в его кабинет была приоткрыта, и я слышала, как он расхаживает, берет и ставит обратно вещи.

Я замерла на последней ступеньке, просто наслаждаясь звуком его голоса. Пока его не было, я не понимала, насколько пуст без него мир.

Моя улыбка поблекла. Я переступила с ноги на ногу.

Мое настроение казалось солнечным светом на воде, но под ясной поверхностью скрывалось темное течение.

Я погрузилась глубже, чем готова была себе признаться, со своим уничтожением–мира–ради–будущего. Я была на сто процентов готова сразиться с любым темным знанием, которое мне потребуется, и не важно, чего это будет стоить мне или другим. Я готова была сделать что угодно, лишь бы заменить этот мир новым. И все потому, что верила — Иерихон Бэрронс мертв.

У меня не было четкого плана, кроме поимки Книги и работы с ней. Я считала, что смогу справиться с любым заклятием творения и разрушения, которое может в ней храниться. Оглядываясь в прошлое, я могу лишь удивляться своему поведению. Бешеные амбиции, сумасшедшая целеустремленность.

Смерть Алины со мной такого не делала.

Я запустила пальцы в волосы и дернула, в надежде что легкая боль поможет мне прочистить мозг. Пролить свет на мое недавнее сумасшествие.

Наверное, именно предательство сводило меня с ума. Если бы не я проткнула Бэрронса копьем, я бы так не убивалась. Да, горе от утраты Бэрронса было бы сильным, но сокрушило меня не горе, а чувство вины. Я убила своего защитника.

Чувство вины, не горе, питало мою жажду мести. Вот в чем дело. Чувство вины превратило меня в одержимую, которая хотела стереть один мир и создать другой. Если бы я убила Алину, если бы лично я была виновна в ее смерти, я бы чувствовала себя точно так же и решилась бы на те же действия. Мной двигала бы даже не любовь, а лишь отчаянная необходимость стереть свою причастность.

Теперь, когда горе не сжимало мое сердце, как кулак, я понимала, что не справилась бы.

Воссоздать мир только ради Иерихона Бэрронса? Об этом даже думать смешно.

Я потеряла Алину и не превратилась в сумасшедшую баньши, а ведь я любила свою сестру всю жизнь.

Бэрронса я знала всего несколько месяцев. Если бы я и стала создавать ради кого–то новый мир, я бы сделала это ради сестры.

Так, с этим мы разобрались. Я не предала Алину, не став ради нее Безумным Максом[9].

Так почему же во мне все еще пульсирует и поворачивается нечто темное, пытаясь выбраться на поверхность? Что меня гложет?

— Мать твою, Риодан, мы тысячу раз уже это пережевывали! — взрывается Бэрронс. — Все гребаное время только об этом и говорим. У нас был план, ты от него отклонился. Ты должен был отправить ее в безопасное место. Она не должна была узнать, что это я. Это ты виноват в том, что ей теперь известно: мы не можем умереть.

Я застыла. Риодан тоже жив? Я же видела, как его разорвали на части и как он упал с высоты в сотню футов. Я нахмурилась. И Бэрронс сказал: «Не можем умереть». Что это значит? Никогда? И несмотря ни на что?