Прикосновение

Будучи беспомощным, Долтон многое узнал о своем окружении с тех пор, как в первый раз взглянул в черное ничто. Комната, которая приютила его, была маленькой и почти без мебели – она явно принадлежала не женщине, в ней ощущался запах кожи, лошадей и деревянной стружки, сохранявшийся, как и запах бисквитов Джозефа. Он кое-что узнал о Джозефе, немногословном древнем поваре, который старался спасти его зрение целебными компрессами, но никогда не отвечал ни на один из его многочисленных настойчивых вопросов о том, когда он мог рассчитывать на результат этого волшебного лечения. Владельцем комнаты, в которой сейчас обитал Макензи, был Сэмми, брат Джуд, который оставался для него головоломкой. То, что он узнал о нем, совершенно сбивало Долтона с толку. Большую часть времени Джуд не пускала к нему брата, но, когда дверь оставалась открытой, Макензи схватывал обрывки разговоров, которых хватало, чтобы привести его в недоумение. Возбужденные, беззаботные, сбивчивые слова принадлежали мальчику, но голос, который их произносил, был низким, соответствующим достаточно взрослому мужчине. За те разы, когда Сэмми удавалось незаметно пробраться в комнату, у Долтона сложилось впечатление о силе, а не о кротости этого человека, но когда бы он ни пытался уговорить брата Джуд подойти ближе, тот отказывался, ворча: «Джуд говорит, Сэмми не должен беспокоить вас», – и исчезал, оставляя Долтону разожженное любопытство.

Джуд была еще одной загадкой, загадкой, над которой Макензи, гордившийся своим пониманием женщин, ночами подолгу ломал голову. То, что он не мог понять ее, интриговало Долтона так же сильно, как и расстраивало. Она была не молоденькой девушкой, а женщиной с натруженными руками и хриплым от виски смехом, и в этом скрывался намек на тяжелую жизнь и душевную боль. «Мисс Эймос», – при знакомстве представилась она с дерзким вызовом. И теперь ему оставалось только удивляться, почему она не замужем, когда именно волевых женщин ищут мужчины в таких суровых краях, как эти. Ну а ядовитый язычок вполне можно укоротить, хотя Долтон признавал, что остроумие Джуд было одной из тех черт, которыми он больше всего восхищался в ней. Он терпеть не мог изнеженных женщин, которые полагали, что очень эффектно во время разговора упасть в обморок. Ему нравилось, когда женщины походили на шелковый кокон, округлый, однако упругий и способный выглядеть элегантно даже после изрядной трепки. Ему нравились женщины, полные дерзости и страсти. Первого в Джуд было предостаточно, а размышления над последним лишали Макензи сна чаще, чем он позволял себе признаться.

Долтон прислушался к стуку сапог на низком каблуке. Шаги направлялись к двери его спальни и по мере приближения замедлялись, как будто Джуд собиралась с силами. Затем следовала пауза, словно она приказывала себе переступить через порог. «Неужели я делаю ее работу такой неприятной? Или дело в чем-то другом? – спрашивал себя Макензи. – Она меня боится». Он это чувствовал по ее неохотному приближению, но не мог согласиться, что представляет такую уж большую угрозу, сидя в кровати в нижнем белье, с голыми ногами и невидящими глазами. Джуд не могла знать, кем он был или чем зарабатывал себе на жизнь, однако Долтон чувствовал, что она относится к нему с опаской. Если не его репутация, то неужели его мужской пол пугал дерзкую мисс Эймос? Не один раз Макензи чувствовал ее наивное удивление и девичье смущение в тех случаях, когда опытная женщина и не подумала бы краснеть. Воспоминание о нежных прикосновениях Джуд и представление о том, как она краснеет, еще усилили трепет в усталом сердце Долтона.

– Доброе утро, мистер Макензи. – Джуд пересекла комнату, принеся с собой вызывающие мучения ароматы завтрака и сиреневой воды, каждый из которых в отдельности пробуждал особый, но равный по силе голод. – Как вы сегодня? – Она спросила это мимоходом, просто так, не придавая своим словам никакого значения, поэтому он не чувствовал за собой вины, решив немного помучить ее.

– Я устал и слеп так же, как вчера. А как поживаете вы?

– И немного больше раздражены, я бы сказала, – сделала она вывод, кислый, как то варенье из лесных ягод, которое она толстым слоем намазывала ему на бисквиты.

– Трудно не быть таким, когда отсиживаешься в этой жалкой комнатушке, ничего не делая, а только считая падающие с крыши капли и размышляя о том, что я потерял не только зрение, но и возможность зарабатывать себе на жизнь.

– Я прошу прощения, если эта комната не соответствует тому, к чему вы привыкли, но что касается остального, оно не в моей власти.

«Боже, она обжигает, как крепкий уксус», – подумал Долгом и, спрятав улыбку, постарался нахмуриться и придать себе мрачный вид.

– Надеюсь, вы не собираетесь сегодня утром вылить на меня кофе, нет?

– Соблазнительно, мистер Макензи, но это только добавило бы мне работы, а ее у меня и так хватает, так что благодарю вас.