Прикованная

Я шарю глазами, ища что-нибудь, что могло бы быть оружием, – и не нахожу, дотаскиваю его до своей кровати, но она слишком высокая.

– Мм-м-м… – Он моргает, разлепляя ресницы. – Мам… больно… больно.

– Тихо-тихо, маленький. – Я быстро глажу его по голове, готовая бросить и бежать в любой момент.

Он смежает веки, успокаивается.

Я поворачиваю на бок сначала его, а потом кладу на бок кровать так, чтобы она оказалась у него за спиной, беру его безвольную руку, зажимаю запястье в стальной обруч наручника, висящего на металлической перекладине, и защёлкиваю.

– М-м-м-м…

– Помоги мне, милый, ну же, давай! – Мне дико это произносить, я пытаюсь загрузить его в эту треклятую койку, но он тяжёлый.

Замечаю возле ножек какие-то скобы, дёргаю раз, другой, и больничная кровать схлопывается с одной стороны, я то же самое делаю с другой, и она оказывается почти лежащей на полу.

– М-м-м… – Он пытается ворочаться.

– Давай, чёрт тебя возьми! – в голос ору я, заталкивая его на койку.

Мне уже всё равно. Злость обжигает изнутри и придаёт сил, я пинаю его коленом и рывком поворачиваю кровать, ставя её на пол на все ножки.

– Ма-а-ама… – Его голос громче, он дёргается, пытаясь сесть.

– Лежать! – толкаю его в грудь, подтаскиваю наручник, висящий на перекладине, и защёлкиваю у него на щиколотке.

Он кашляет, пробуя повернуться:

– Ч-что ты? М-м-мам?

Я его не слушаю, не слышу – его вторая рука пристёгнута. Не могу найти четвёртый, вот… вот он.

Отхожу на два шага посмотреть, прочно ли. Прочно.

– Мамочка, – шепчет он, озираясь мутным, больным взглядом, – мамочка, мама. Я люблю тебя, родная, я так люблю тебя. Я до смерти люблю тебя, мама.

Он плачет.

Мне хочется заткнуть ему рот кляпом.

– Замолчи! – Меня трясёт от ярости. – Заткнись! Замолчи!!

– Мамочка моя, мама, мама, мамочка… Я так люблю тебя, так люблю. Не бросай, не уходи. Мамочка моя.

Я не могу это слышать, не могу и не хочу, сжимаю в пальцах связку ключей, разворачиваюсь и взбегаю по лестнице вверх. Одиннадцать ступеней, которые я никогда не проходила одна.

Дверь лязгает за мной оглушительно громко, наконец отсекая его от меня.

Тишина. Секунда, две, три, пять… мне сложно поверить в то, что «нас» больше нет. Я стою, прислонившись спиной, к той самой, непримечательной белой двери. Одна.