Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»

— Как было тогда? Сразу, пожалуй, не скажешь. Вспоминаю апрель довоенного года. Мы стояли тогда в Одессе. Чувствовалось: назревают серьезные события. Почти ежедневно нам объявляли тревогу, поднимали в воздух, проверяли боеготовность.

Однажды, возвратившись с другого аэродрома, куда я летал на самолете У-2, я увидел девятку наших машин. И-16 ходили над аэродромом на высоте порядка трех тысяч метров.

«Опять объявили тревогу», — подумалось мне. Как только я приземлился, ко мне подошел командир авиачасти.

— Лети на моей машине, — сказал он, — заведи их на посадку.

Взлетев, я быстро набрал высоту и, выйдя вперед эскадрильи, подал сигнал «За мной».

Мы уже шли на посадку, как вдруг вместо посадочных знаков на старте появилась стрела — сигнал «Следовать в направлении…». Взяв указанный курс, мы направились в сторону русско-бессарабской границы. Радио тогда еще не было, командир полка не мог сообщить мне свое решение или приказ, но я, оценив обстановку, понял, что мне надо сходить на разведку.

А обстановка была неспокойной. За несколько дней до этого случая, 6 апреля 1940 года, наше правительство сообщило, что в тот день, в четырнадцать ноль-ноль, войска боярской Румынии, находящиеся в Бессарабии, начнут уходить с ее территории на мирных условиях, выполняя ультиматум нашего правительства. Румыны еще в 1918 году оккупировали Бессарабию. Мне и надлежало проверить, как они выполняют предписанные им обязательства.

Первым делом мы вышли на Аккерманский аэродром: мне было известно, что в Аккермане стоял румынский авиаполк. Теперь его не было, а единственный на аэродроме ангар уже догорал. Я понял: румыны ушли с нежеланием, решив уничтожить то, что построили.

Затем, пронесшись над крышами города, мы вышли на станцию, встали в вираж. На станции стоял эшелон, готовый к отправке. Увидев нас, люди засуетились, забегали, очевидно, боясь, что мы их начнем обстреливать. Походив над станцией три-четыре минуты, мы взяли курс на свою территорию. Все ясно: румыны уходят. В Одессе нас уже дожидался полковник Гусев, командующий авиацией округа. Я доложил ему и то, что видел, и то, что думал.

— Правильно, что вы их попугали, — сказал командующий, — чем скорее уйдут, тем лучше для местного населения.

К вечеру полк приземлился на Аккерманском аэродроме. Только успели сесть, подошли три легковые автомашины. Приехавшие шесть человек, с повязками на рукаве, отрекомендовались представителями народа, попросили помочь им создать временную народную власть. Надо было помочь, иначе антинародные элементы могли начать беспорядки, увлечь за собой несознательных. Мы согласились. Группу из восьми человек возглавил заместитель командующего войсками ВВС округа генерал Черных. Конечно, ехать с неизвестными людьми, в незнакомый нам город, из которого только что вышли войска боярской Румынии, было рискованно. Но как отказать, если просят и если это наша задача — вернуть Бессарабию в лоно дружбы с нашим народом, сделать ее советской.

Народ приветствовал нас всю дорогу. Площадь у ратуши — здания городского управления — была забита народом. Я стоял на подножке машины — некуда было ступить и смотрел на изумленных людей. Очевидно, они представляли нас совершенно иными: полудикими, заросшими волосами. Они щупали наши гимнастерки, ремни, сапоги — проверяли добротность. Спрашивали:

— Чье?

— Наше, советское, — отвечал каждый из нас. Они недоверчиво пожимали плечами.

— А коммунистов вы видели? Какие они?

— Я коммунист.

Не верят. Стоявшая рядом старуха вдруг протянула руку к моей голове, быстрым движением ощупала волосы. Это было так неожиданно, что я отшатнулся. Оказывается, им говорили, что коммунисты — это нечистая сила, что-то вроде чертей. Старуха искала рога… Смешно и страшно — так одурманить людей!

— Что это? — и щупают мою Золотую Звезду.

— Герой, — говорю. — Получил за то, что дрался с японцами, защищал монгольский народ.

Не верят.

С трудом мы протиснулись к зданию. Нас встретили какие-то люди с повязками на рукавах. Кто они? Друзья или враги? Запрут в ратуше, и все. Или убьют. Нас восемь, их, наверное, двадцать. На всякий случай мы взяли с собой пистолеты. Переглянулись друг с другом. Черных подмигнул двоим: «Останьтесь при входе».

Мы выступали как власть. Вместе с представителями народа составили план действий. По этому плану генерал Черных и я — Временное правительство. Мы остались работать в ратуше. Инспектор-летчик майор Тихонов и другие товарищи по одному отправились в банк, на телеграф, в тюрьму, на железнодорожный вокзал…

С помощью народа мы наложили вето на деньги, застопорили поезда, запретив вывоз ценностей из Бессарабии, задерживали белогвардейцев и им подобных.

Нам было очень трудно. Ко мне приводили людей — по одному, группами, просили арестовать, иначе, дескать, они разбегутся. «Подлец, — говорят. — Пузан». А может, он не подлец? Арестуешь напрасно — подорвешь веру в советскую власть. Не арестуешь — значит, не веришь людям.