Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»

Действительно, что его ждет? Мы решили, что он возвратится в свой полк, будет работать в штабе. Но надолго ли это? До конца войны. А дальше? Не будут же держать инвалида в Военно-воздушных силах. Вполне очевидно, уволят. Но не это самое страшное. После войны работы хватит на всех, страшно другое: куда он поедет? К кому? Ведь он воспитанник детского дома, нет у него ни родных, ни близких.

И я вспоминаю тот вечер, тот час, когда видел их вместе, Василия и Мусю, вспоминаю ее глаза, теплые, голубые. Что теперь она думает? Как его встретит? И так ли серьезны были их отношения, чтобы Муся решила сейчас судьбу и свою, и его, Василия?

Да, тяжелый экзамен устроила жизнь Иванову.

Много, очень много забот у командира полка, только успевай поворачиваться. А теперь вот еще одна: Василий и Муся. Но есть и еще… И эта забота напоминает о себе все чаще и чаще, все больше и больше занимает места в душе…

Где она, старшина медицинской службы?

Чувствую, с той неожиданной встречи началась новая полоса в моей жизни. Какой она будет, эта новая полоса? Печальная, радостная? Пока еще трудно сказать, знаю только одно — новая.

Лечу. Неторопливо уходят под плоскость деревни, местами вроде бы даже нетронутые, местами совершенно сожженные: небольшие лески и рощи — одних война не коснулась, от других остались лишь пни да черный кустарник; в одну бесконечную ленту сливаются балки, лощины, овраги, поля с системой траншей и окопов, ходов сообщения.

Вот и развилка дорог. Небольшой доворот, и я наблюдаю конечный пункт моего небольшого маршрута — полевую площадку Екатериновку. А где же мои самолеты? Где люди? Может, я заблудился, оказавшись во власти дум? Делаю круг над бывшей стоянкой. Нет, не заблудился: в конце полосы, наполовину укрытый чехлами, стоит одинокий Як — это мой самолет.

Сажусь, рулю на стоянку, выключаю мотор. По необычно затихшему аэродрому, по опустевшим стоянкам гуляет промозглый ветер, поет в лентах— расчалках По— 2.

— Все улетели, — сообщает механик, — на новую точку. Мы с вами остались.

— Куда улетели?

— В Скородное.

Гляжу на часы, на запад, на багровеющую у самой земли облачность. День на исходе. Успею или не успею сесть до наступления темноты? Наверно, успею.

— Может быть, завтра? — возражает механик, угадав мои мысли. — Утро вечера мудренее.

Но решение принято. Чувствую, оно опрометчиво, но вернуться назад уже не могу. Иду к самолету. Залезаю в кабину.

— От винта!

— Есть от винта.

Зачихал, зафыркал мотор, закрутился, набирая силу, воздушный винт, отражая в серебряном блеске темно-багровый закат — отблеск уходящего дня.

При подходе к Скородному начинается дождь. Потоки бьют в лобовое стекло, несутся мимо кабины. Облака мгновенно темнеют, земля — будто пропасть. Надежда увидеть аэродром сразу становится призрачной, нереальной. Меня там никто не ждет, не знают о том, что я улетел со старой обжитой точки, никто не выложит посадочный знак, не подсветит место посадки. Липкий, тягучий страх ползет по спине, сжимая нервы в комок.

Что я наделал? Зачем полетел?

Черный непроницаемый мрак сверху и снизу, слева и справа. Впереди, прямо перед глазами, до предела жгучая ночь, полыхают выхлопные огни, с ревом рвутся из патрубков. Пытаюсь связаться с полком, командным пунктом дивизии, корпуса. Молчат. В наушниках только шорох и писк, временами — треск атмосферных разрядов.

Жуткое чувство одиночества, безвыходной тоски до боли сжимает сердце. Что я наделал? Кто меня вытолкнул с теплой родной земли, ставшей вдруг беспощадной, ничего не прощающей, ждущей, чтобы с первой моей ошибкой наказать мою опрометчивость, зацепить меня за крыло, ударить в мотор, превратить и меня и машину в прах…

Внезапно кругом начинают стрелять ракеты. Зеленые, красные, белые. Стреляют и рядом, и дальше, и в самой дали, насколько хватает глаз: салютуют войска. Радуются, отмечают победу. А мне не до радости, на душе у меня черно, в голове горькие мысли. Очевидно, придется прыгать, придется бросать самолет. Но это ужасно трудно — бросить машину. Трудно даже представить. Если она подбита и полет невозможен — дело другое. А если она исправна?

Но делать нечего, выхода больше нет. А может, вернуться назад и сесть на старую точку? Нет, ночью ее не найдешь. А если найдешь, так не сядешь — на машине нет осветительной фары.

Разворачиваюсь, беру курс на восток — надо подальше уйти от прежнего места боев, от лап какой-нибудь заблудившейся кучки недобитых фашистских солдат. Иду, установив обороты мотора на самый экономный режим — зачем торопиться расходовать топливо? Мало ли что… Иду и все время смотрю вперед, все время чего-то жду. Проходит десять минут, пятнадцать. И вдруг…

Впереди, километрах в трех-четырех, взлетает ракета, яркий зеленый свет вырывает из тьмы угол аэродрома, силуэты машин. Сердце забилось надеждой. Приближаюсь. Снова ракета. Вижу самолеты Пе-2, вижу посадочный знак. Понимаю: кого-то здесь ждут. Выполняю маневр для захода на полосу, выпускаю шасси, планирую. В свете взлетевшей ракеты вижу: иду поперек полосы, прямо на стоянку машин…