Несмотря на холод, охвативший его сердце при такой угрозе, старый астролог твёрдо ответил:
— Вы угрожаете тому, у кого нет причин бояться ваших слов, потому что он знает, что правильно прочитал звёзды. Однако…
Он облизнул пересохшие губы.
— Однако, не соблаговолите ли подняться со мной на крышу? Я ещё раз проверю свои расчёты.
Он не счёл нужным упомянуть, что, возможно, обнаружит в звёздах тревожные ноты, способные привести к тому, что пророчество можно будет читать двояко.
Астролог неторопливо поднялся по шатким ступеням, освещая путь свечой, и вывел своего гостя в полуночный холод плоской крыши своего древнего жилища. Едва они вышли под открытое небо, как оба громко ахнули.
Висящий в пустоте и медленно поднимающийся над горизонтом объект представлял собой небесное явление, не имеющее себе равных по величию, за исключением, возможно, солнечного затмения. Его ослепительный блеск освещал пустынную вересковую пустошь почти так же хорошо, как луна в полнолуние, а длинный мерцающий хвост, исходивший от головы, во много раз более яркой, чем сверкающая Венера, казалось, разматывался из какой-то космической катушки, спрятанной под землёй.
— Святые угодники! — воскликнул граф, осеняя себя крёстным знамением. — Что… что за страшная штука?
Он вдруг с яростью схватил астролога за руку.
— Ты, наблюдавший за небом более шестидесяти лет и читавший значение его вечного движения светил, должен знать, что это значит! Скажи мне, что это значит для моего гороскопа?
Сейчас было неподходящее время для нерешительности, и, понимая это, старый астролог заговорил твёрдо, повышая голос настолько, что он перешёл в хриплый крик.
— Это божественный символ, небесный талисман, — нараспев произнёс он, — и тот, кто действует в меру своих возможностей и с самыми праведными целями, пока его власть царит на небесах, несомненно, станет великим и могущественным. Большего я не могу и не стану говорить.
— В таком случае, если я начну свой поход сегодня ночью — в эту самую ночь 10 мая 1066 года, — с жаром воскликнул нормандец, — мне будет сопутствует великая удача, которую этот таинственный небесный свет проливает на смертных внизу! Так ли это, старик?
— Это так, — кивнул астролог.
Не говоря больше ни слова, граф сорвался с места, сбежал по ступеням, вскочил на своего коня, привязанного за дверью, и галопом помчался в сторону нормандского военного штаба.
Астролог смотрел, как конь исчезает в ночном мраке. Затем он внезапно преисполнился энергии, если и не такой живой, то, по крайней мере, такой же решительной, как у графа. Он скатился по ступенькам, чуть не сломав при этом свою цыплячью шею, и влетел в комнату, полную книг и записей, зовя при этом кого-то, пока всё здание не наполнилось эхом.
— Джебеди! Джебеди! Немедленно иди сюда! Джебеди-и-и! Ты, ленивец! Ты, проклятая улитка! Джебе…
— Да, учитель, — ответил голос из-за двери.
Джебеди, ученик старика и будущий его преемник на посту астролога и алхимика, стоял там полуодетый.
— Сколько можно! — проворчал старик, яростно листая книгу. — Ты можешь идти быстрее, когда твой хозяин зовёт и когда дорога каждая секунда?
— Я был в постели, хозяин, как и положено. И пришёл так быстро, как только смог…
— Прекрати свою бесконечную болтовню, глупец, и послушай меня. Джебеди, этой ночью, возможно, будет достигнута цель всей моей жизни… на самом деле, самая заветная цель каждого члена нашей учёной секты.
Джебеди ахнул и заморгал.
— Что вы имеете в виду, учитель? Нет… нет… — его голос упал до приглушённого шёпота, — философский камень!
— Совершенно верно, — воскликнул старый астролог. — Если бы я только мог найти… Ах, вот он! Гениальный трактат Золона…
Он поднёс к свету томик, извлечённый из кучи — самую старую и потрёпанную связку листов грубо переплетённого пергамента, которые через несколько лет будут готовы рассыпаться в пыль. И всё же, несмотря на плохое состояние книги, написанное чёрными чернилами на его страницах было хорошо различимо везде, кроме тех мест, где отсутствовала сама страница. Астролог взволнованно перелистал связку пока, наконец, не остановился на листе, испещрённом пометками на полях.
— Да, да, Джебеди, сын мой, — сказал старик. — Сам философский камень! Послушай, я переведу отрывок с этого мерзкого греческого, написанный задолго до нас Золоном, главным магом зороастризма! Итак: