Прима (ЛП)

Единственный плюс в том, что мафиози позволяет себе превратиться в сгусток жира, — это то, что у свинца, накачанного внутри него, появляется время, чтобы подпрыгнуть и нанести огромный урон, потому что чертовы пули не смогут найти выход.

Я не стала уточнять, что герой Брандо умер не от выстрела, а от сердечного приступа, играя в саду с внуком. В мире Николая такие факты не имели никакого значения.

— Знаешь, Клара, что дает добро? Что делает доброта?

Его вопрос и ощущение чего-то твердого, прижавшегося к моей спине, вывели меня из воспоминаний. Я не могла говорить, прошлое грозило захлестнуть меня, несмотря на мой план сделать все необходимое, чтобы успокоить Николая.

Он наклонился вперед, и я почувствовала, как у меня забурлило в животе при мысли о том, что он меня поцелует. Но он хотел не поцелуя… по крайней мере, пока. Вместо этого он прикоснулся губами к моему уху. Понизив голос, он прошептал: — Лара поняла это на собственном опыте, когда позволила мне принести ей выпивку в тот вечер, а потом отказалась быть хорошей девочкой, отойти в сторону и позволить тебе занять ее место. Когда я поднял ее и перевесил через перила, поверьте, она умоляла поменяться с вами местами, а я покорно подчинился ее желанию и отпустил ее.

Он провел кончиком языка по раковине моего уха, но не это ощущение заставило мое сердце забиться, а чистое удовольствие, которое я услышал в его голосе, и осознание того, что он говорит.

— Спроси у Максима Волкова, чем ему помог хороший товарищ, когда его поймали за прослушиванием планов моего дяди по перевозке огромной партии кокаина. Шпионить за всемогущим Григорием Петровым было не очень разумно. За это его избили до полусмерти… Лицо было в крови, как будто его макнули головой в банку с красной краской, а руки…

Он сделал паузу, и я увидела, как изменился взгляд Николая, в котором, казалось, проглядывало что-то из его прошлого, а голос сменился с веселого на почти сожалеющий, но я должна была догадаться. Николай доказал, что не знает определения этого слова, покачав головой и окинув меня тем же взглядом, что и раньше.

— Когда я собирался по доброте душевной отпустить его просто побить, мне пришлось выслушать, как мой двоюродный брат Лука обвиняет меня в пижонстве. Пизда! Пришлось стрелять в свою плоть и кровь и заставить свою семью заплатить за оскорбление.

Собирался по доброте душевной. От его формулировки сердце грозило остановиться. — А Максим? — в ужасе спросила я, почти уверенная, что знаю ответ.

— А ты что думаешь? За подслушивание его избили, а за убийство — ну, для этой маленькой проблемы есть только одно решение, — сказал он без малейшего сожаления.

Его усмешка послала волну горячего воздуха мне в ухо, заставив меня сглотнуть желчь, поднявшуюся в горле.

— Если подумать, то несчастные случаи, похоже, преследуют тех, кто занимается вашей профессией. Женитьба на самой известной балерине России с репутацией такой же хорошей и доброй вне сцены, как и красивой на ней, не уберегла Максима от того, чтобы он не превратился в сбитого на какой-то гребаной дороге в глуши, — продолжал Николай, его голос становился все жестче по мере рассказа этой последней истории. — Если ты еще раз попытаешься отказать мне, я обещаю, что не буду таким добрым и отзывчивым, как в прошлый раз, когда ты посмела усомниться во мне. Обещаю, что твоя милая маленькая бабушка будет чувствовать себя не очень хорошо, когда я заставлю тебя наблюдать за тем, как я преподаю ей урок, который ты просто отказываешься усвоить. Ясно?

Я не смогла бы говорить, если бы от этого зависела моя жизнь. Я слышала только его признания… Не в том, что он приказал совершить эти ужасные действия, и даже не в том, что он пытался назвать их случайностью, а в том, что он сам совершил каждое из них. Я оказалась во власти человека, который без малейших колебаний брал то, что хотел, и устранял всех и вся, кто стоял на его пути.

Из моего сдавленного горла вырвался крик, когда пальцы впились в нежную кожу.

Это было бессмысленно. Николай никогда не давал информации, не заплатив за нее какую-то цену. Хотя один голос в моей голове кричал, что надо молчать, другой требовал знать… Я должна была спросить. — Почему… почему ты мне это говоришь?

Он снова рассмеялся, и этот звук вгрызся в мою душу, как кинжал. — Потому что, очевидно, ты очень плохо учишься и нуждаешься в наглядных пособиях, чтобы донести урок до ученика. — Запустив пальцы поглубже, он откинул мою голову назад.

— Ты, кажется, забыла, что когда я задаю вопрос, я жду от тебя ответа, мать твою, — сказал он, глядя в мои глаза, лишенные чего-либо, кроме злобы.