Евгений Примаков выбрал профессию военного моряка. Наверное, на него, как и на многих юношей, произвела впечатление романтика морских путешествий. Тбилиси — город сухопутный, до ближайшего моря далеко. Но расстояние не помеха, было бы желание. Пятнадцатилетний Евгений Примаков в первый раз надолго уехал из дома, отправился в Баку, чтобы стать морским офицером. В 1944 году он был зачислен курсантом Бакинского военно-морского подготовительного училища Наркомата обороны.
Такие училища были созданы для подготовки старшеклассников к службе в Рабоче-крестьянской Красной армии. Это был своего рода советский кадетский корпус. Курсанты одолевали учебный курс последних трех классов средней школы — восьмого, девятого и десятого, параллельно изучали ряд военных дисциплин и «оморячивались», то есть плавали, осваивали морское дело на Каспии.
«В Баку поехали целой компанией, — вспоминал Примаков. — Все, кроме меня, вернулись домой через несколько месяцев. Я провел в училище два, скажем прямо, нелегких года, прошел практику на учебном корабле “Правда”».
Моряком Евгений Максимович не стал. И это явно к лучшему. Боевых офицеров отечественному флоту всегда хватало, а осенью 1998 года в России нашелся только один человек, который смог возглавить правительство и вывести страну из опасного политического кризиса.
Между прочим, один из курсантов Бакинского военно-морского подготовительного училища, с которым Примаков вместе постигал азы морского дела, сделал блистательную морскую карьеру. Речь идет об адмирале флота, Герое Советского Союза Владимире Николаевиче Чернавине.
Адмирал Чернавин всего на год старше Примакова, но карьеру делал быстрее. В 1985 году он был назначен главнокомандующим Военно-морским флотом и заместителем министра обороны СССР. Вершина примаковской карьеры была еще впереди. Они встретятся через много лет. Чернавин пригласит Примакова на свое семидесятипятилетие и сожалеюще скажет:
— А ведь тоже мог стать адмиралом.
Начальником Бакинского военно-морского подготовительного училища был известный человек — контр-адмирал Михаил Александрович Воронцов, до войны — военно-морской атташе в Германии, во время войны — начальник военно-морской разведки. В его карьере командование училищем оказалось кратким эпизодом, но во всяком случае интересен сам факт, что будущий начальник политической разведки страны постигал азы науки под руководством главного военно-морского разведчика. Курсантом училища был и сын адмирала — будущий дипломат Юлий Михайлович Воронцов, который завершит свою дипломатическую карьеру на посту российского посла в Соединенных Штатах.
В 1946 году Примакова отчислили из училища по состоянию здоровья. Евгений Максимович писал, что у него обнаружили начальную стадию туберкулеза. В Баку примчалась заботливая мама-врач и забрала его домой. Он вернулся в Тбилиси, вылечился и благополучно окончил школу (учились тогда одиннадцать лет). Сомнений в дальнейшем пути не было — ехать в Москву и получать высшее образование.
Примаков выбрал Московский институт востоковедения. Успешно сдал экзамены и был зачислен. Его определили изучать арабский язык. Это не был тогда самый популярный иностранный язык. В первые послевоенные годы советское руководство еще мало интересовалось арабским миром. Внешняя политика Сталина и Молотова замыкалась на Соединенных Штатах и Европе, а в Азии только-только наметился первый крупный партнер — Китай. В 1949 году Мао Цзэдун возьмет власть в Китае, и тогда резко возрастет спрос на синологов, знатоков китайского языка.
Арабисты понадобятся позже, когда молодые египетские офицеры во главе с будущим президентом Гамалем Абд аль Насером свергнут короля, возьмут власть в Каире и назначенный Хрущевым министр иностранных дел Дмитрий Трофимович Шепилов поедет устанавливать отношения с независимым Египтом.
А до тех пор арабоговорящими странами в Москве занимались мало. В только-только разгорающемся арабо-израильском конфликте Советский Союз был еще на стороне Израиля, считая реакционные арабские режимы английскими марионетками… Словом, особых перспектив в 1948 году у арабистов не было.
Юный Примаков был увлечен Москвой и московской жизнью. Учеба давалась ему легко. Он зубрил арабский язык (хотя, как человек от природы способный, зубрежку ненавидел), а заодно учил и английский, что потом ему очень пригодилось. По арабскому языку на выпускных экзаменах получил «тройку», все переговоры на Ближнем Востоке Примаков вел на английском (скажем, с Ясиром Арафатом) или прибегал к помощи переводчика.
На фотографиях того времени можно увидеть симпатичного молодого человека с усиками, с горящими глазами — совершеннейшего грузина, хотя грузинской крови в нем нет. В таком огромном городе, как Москва, вдруг обнаруживаются старые знакомые — кого он знал еще по Тбилиси.
Леон Оников вспоминал: