Приманка

— Вы уже второй, кто меня сегодня об этом спрашивает. Наверное, можно назвать это разочарованием в академических кущах.

— Понимаю, — ответил Дорранс, но убежденности в его голосе не было. — Продолжайте.

— Ну, я «вышел из чулана» пару лет назад, на Побережье. — Ноэль врал с легкостью, слова лились сами собой — так хорошо он их отрепетировал и так часто в последние дни повторял. — Я решил тогда, что мне надоело лицемерие. Решил, что буду жить по-своему, и это не везде пришлось ко двору. Последним, что меня держало, был мой любовник, из Беркли. Когда я от него ушёл, порвалась последняя ниточка, связывавшая меня с моей старой жизнью. Поэтому я приехал в Нью-Йорк.

Дорранс задумался. Купился, подумал Ноэль. Проглотил наживку вместе с леской и удочкой.

— И вам нравится работать в баре?

— Нормальная работа.

— Вам нравится иметь дело с публикой один на один?

К чему он клонит?

— Конечно, это не идеал, — сказал Ноэль, — но пока я не разберусь, что для меня идеально, это вполне сойдет.

— Я спрашиваю вас об этом потому… собственно, может быть, вы мне скажете, почему я задаю вам все эти вопросы?

Ноэль не знал, не завели ли его, без его ведома, в какую-то ловушку, не выдал ли он что-нибудь такое, что совершенно не собирался говорить. Казалось, он целую вечность сидит, держа в руках бокал, глядя на Дорранса и чувствуя себя куском льда, который оставили таять на дорогом ковре. Что Доррансу известно? Какого черта ему надо? Притормози, сказал себе Ноэль. Успокойся. Отвечай ему.

— Я не уверен, что понимаю, о чем вы говорите. Если только дело не в том, что вы расширяетесь и всё такое.

— Именно. Мы расширяемся. У Рика будет клуб. Может быть, откроем ещё один на Побережье. Вы кажетесь мне именно тем человеком, который нам нужен. Добросовестным, умным, популярным, ответственным.

— Нужен для чего?

— В данный момент ни для чего сверх того, что вы уже делаете. Вам хорошо в «Хватке». Остальным хорошо там с вами. Мы посмотрим, как вы работаете и что лучше всего соответствует вашим способностям. А потом, когда мы подготовимся, вы тоже будете уже готовы. Пока что оставайтесь в баре. Рика часто не будет на месте. Там потребуется твердая рука.

— Конечно, — ответил Ноэль.

— Хорошо.

Вот и всё. Никакого предложения. И уж точно ничего личного. Дорранс походил на представителя корпорации, сообщающего мелкому служащему, что за ним наблюдают и готовятся повысить. Только бизнес и решительно никакого секса. Ни намека на попытку подъехать. Может быть, Дорранс застенчив? Или секс его совсем не интересует? Или он по уши в долгах у Эрика — которому принадлежат все деньги? Лумис будет разочарован. Он так многого ждал от Ноэля. На данный момент всё, что он получил — это… что? Фотокопии с нескольких документов? И это предложение.

Доррансу позвонили, и он снял трубку в библиотеке. Ноэль налил себе ещё выпить и сидел, вертя в руках бокал, обдумывая, как бы так преподнести Лумису эту новую информацию, чтобы совсем его не расстроить.

— Это Эрик и Алана, — сказал Дорранс, вернувшись через несколько минут. — Оба передают вам привет.

— Оба? Не ожидал, — ответил Ноэль. — Мне казалось, Эрик меня недолюбливает.

— Иногда он выказывает свое расположение очень странным образом, — заметил Дорранс. — Если вы закончили, я могу отвезти вас обратно в бар.

Они не обменялись больше ни словом до тех пор, пока Ноэль не выбрался из шикарного, звуконепроницаемого темно-серого «бентли» перед «Хваткой» на Вест-стрит.

10

На следующий вечер после визита в дом Рэдферна у Ноэля был выходной. Его восьмичасовая смена в «Хватке» начиналась только в три часа дня, и до тех пор он был совершенно свободен.

Эта неожиданная свобода, пришедшая на смену трём месяцам лихорадочной работы, привела его в чрезвычайно беспокойное состояние. Нужно поработать над диссертацией или поехать в город и заняться дальнейшими исследованиями голубой жизни. Он так ни разу и не был в банях или тёмной комнате клуба, а его знакомство с барами ограничивалось несколькими заведениями в Виллэдж. Но сегодня ему хотелось чего-то другого.

Слова Пола, сказанные в последний день занятий, то и дело всплывали у него в голове. Внезапно он обнаружил, что ему не всё равно, что ему очень даже не всё равно. Но, по крайней мере, следующие три месяца ему не придется беспокоиться о том, что там пишут о нём студенты на стенах уборной. Даже следующие восемь, если только Бойл не передумает.

Может, Бойл и прав. Гляньте на Миреллу Трент: вела в этом семестре всего один курс, да и тот — семинар для аспирантов, большинство из которых занимаются полевыми исследованиями, и читала лекции в разных университетах. Мирелла неплохо устроилась.

Ещё час он потратил на душ и, вытираясь, убеждал себя, что это глупо — вот так провести свой выходной, первый вечер за многие месяцы, когда ему не нужно быть в «Хватке», у Эрика или писать диссертацию.

— Да что со мной сегодня такое? — спросил он у своего отражения в зеркале. — Я взволнован. Эмоционально возбужден. И совершенно без всякого повода. Без малейшего.