Примерный сын (ЛП)

Теперь наступило самое тяжелое — рассказать обо всем маме. В голове было пусто. На часах было два-десять. Я шел к дому, и аргументы, казавшиеся мне такими надежными на бумаге, когда я их готовил, теперь уже не казались мне такими неоспоримыми. Я вновь повторил их. Зачем моей маме нужна была помощница? Чтобы избежать новых травм и ускорить ее выздоровление. Это был единственный разумный ответ, но сейчас я уже не был так уверен в нем, он был неубедительным. Мама без труда расправится с ним. Для нее нужно было найти больше причин. Я должен был получше подготовиться, иначе снова могло повториться то, что было на паэлье, когда моя инициатива завершилась плитой и больше ничем, растворившись в стоячем болоте, как мыльная пена для ванной. Я тогда умолк, мама тоже молчала, и я не знал, злится она или нет, а Нурия перешла на другую, совершенно бессмысленную, тему. Я вставил ключ в замочную скважину, и Паркер, который всегда, едва я вхожу в дом, несколько раз нелепо подпрыгивает, будто он цирковой пуделек, а не большущий, почти в сорок килограммов веса, пес, не выбежал радостно поприветствовать меня. Я позвал его, потому что мне проще позвать пса, чем мать. Паркер пришел из кухни, откуда, как всегда, доносится слабое звучание радио. Увидев Паркера, я почувствовал облегчение, потому что с минуту думал, что моя мать спустилась с ним на улицу, как обычно рискуя, но, к счастью, мама была дома и вертелась возле плиты. Однако, когда я вошел на кухню, я не нашел ее ни у плиты, ни у холодильника. Она сидела возле небольшого стола, за которым мы завтракаем. Мама была бледная, как полотно, точнее серая, и вид у нее был удрученный. В собачьих мисках не было ни воды, ни корма. То, что мама не обратила внимания на то, что у собаки нет в миске корма, при том, что мне порою кажется, собака ей дороже нас, было еще более странным, нежели ее вид. Я не на шутку испугался:

— Что случилось?

Ни ответа, ни привета. Вот такие мы дома. Мы всё говорим прямо, без обиняков, поскольку думаем, что другой обладает телепатическими способностями и точно видит в наших глазах ласковую приветливость и надежность.

— Ничего. Я пришла заварить себе ромашку.

— А разве сейчас время ее принимать? — я заставляю маму взглянуть на часы.

В доме часы у нас повсюду. В каждой комнате, даже в ванной и в кладовке, так же как и радио. Забавно, потому что мой отец всегда приходил домой поздно, а вот к собственной смерти он пришел слишком рано. Впрочем, его увлечение настенными часами и сигналами точного времени по радио, пожалуй, не имело ничего общего с его пунктуальностью, как и с любовью к тиканью маятника часов, который, казалось, мерно нашептывал: “Время бежит, а ты живешь, так что иди спокойно”. Мама мне не ответила. Это вполне в ее духе, как я уже говорил, однако на этот раз мне показалось, что она не ответила не потому, что ей не понравился вопрос, а потому, что у нее не было на это сил. Паркер почувствовал что-то необычное и очень внимательно смотрел на нас. Я налил ему воду и положил еду, но он даже не притронулся к ним.

Пока я вел мать по коридору до ее постели, где она попросила меня помочь ей лечь, я подумал, что это сильно облегчало мне путь к Корине. Если мама почувствовала себя хуже, то присутствие другой женщины просто необходимо, и я как счастливый предсказатель или гиперответственный человек предвосхитил события. Ухудшение ее состояния наделило меня властью. “Мама, — мог бы сказать я ей, — мама, мне спокойнее, если в доме есть кто-то еще, и ты не одна, пока я нахожусь в магазине”. Так я и сказал ей. Едва она легла, как я услышал, что говорю свои собственные слова, секунду назад звучавшие в моей голове. Мама, обессиленная, вытянулась на кровати, а я стоял рядом, полный сил.

— Мне спокойнее, мама, если в доме есть кто-то еще, и ты не одна, пока я нахожусь в магазине.

Я ненавижу, когда происходит подобное. Кажется, что я актер, занятый в спектакле, написанном для другого. Однако время от времени такое случается, несмотря на ненависть. Я говорю фразы, которые тщательно обдумал; они не хорошие и не плохие, скорее, я нахожу их немного фальшивыми, как будто они вылетели из меня, а я был сторонним зрителем, наблюдавшим эту сцену. Я словно обманывал самого себя, но в то же время радовался, потому что фраза, правдивая она или лживая, прозвучала фантастически благоразумно и естественно. Я услышал ответ мамы:

— Поживем — увидим.

Она закрыла глаза и задремала, но первый шаг я все же сделал. Я известил ее о своих намерениях. Ромашка на ночном столике полностью остыла.

Остаток дня я провел, лежа в кровати, в ногах у меня валялся наш пес. Паркер — рослый и крепкий боксер, производящий на чужих, как я уже говорил, довольно сильное впечатление. На самом же деле он добрейшей души псина, ведущий себя как дамский угодник. Воры могли бы запросто грабить дом, а Паркер вилял бы хвостом, встречая их с распростертыми объятиями.