Примерный сын (ЛП)

Я понимал… Понимал, что мне безумно повезло разделить с ней постель. Я ничего не сделал или думал, что не сделал ничего такого, чтобы вызвать у нее подобного рода признания, но Корина откровенно говорила обо всем, и этим еще больше нравилась мне. Я уже упоминал, что молчунам предпочитаю разговорчивых людей. Как восхитительна была ее манера говорить в темноте и ее волнение, что я неточно пойму изложенные ею мысли. Я подумал законспектировать как в школе все, что она говорила, чтобы потом иметь возможность перечитывать ее слова точно так же, как снова и снова разглядывать фото, но мы изрядно перебрали, и мне показалось неуместным доставать бумагу и ручку, лежа в гостиничной кровати.

Под утро я, крадучись, вошел домой, но из-за того, что пробирался я излишне тихо, я знаю, что мама слышала, как я пришел. Тихонько прошмыгивая по коридору мимо ее двери, я слышал, как она ворочается в своей постели. Она возилась нарочно, чтобы я знал, что ей известно в котором часу я вернулся. Тут и Паркер поднялся с места и подошел ко мне, чтобы я надел на него ошейник и вывел на прогулку. Сегодня бедняга Паркер провел без прогулки много часов. В силу своей лени и флегматичности пес терпелив, но я испугался, неожиданно увидев в своей комнате его влажные, поблескивающие как карамельки глаза. А что, если Корина права, и мое желание оборачивалось слепотой к нуждам других, самое малое, моей собаки, например? Нет, во мне должно уместиться все: любовь и ответственность. Я входил в новый жизненный этап, в котором не испытывал бы страха и треволнений иной любви, потому что держал бы на замке свое желание.

Я надел на Паркера ошейник, и мы вышли на улицу. После ночи любви с Кориной на тихой и темной улице любовь и привязанность пса показались мне сильней обычного, и я представил себе жизнь с Кориной и Паркером, как мы прогуливаемся втроем по парку среди недели и за городом по воскресеньям.

Я наклонился, подбирая делишки Паркера, когда услышал голос Хосе Карлоса:

— Вот это да! Ты знаешь, сколько времени, а? Что ты делаешь в среду на улице в предрассветный час?

— Я познакомился с девушкой, — не сдержавшись, ответил я.

— Да что ты говоришь? — он крутанулся на своем инвалидном кресле, чтобы лучше видеть меня.

Думаю, я не говорил, но Хосе Карлос приспособился к креслу и неплохо справляется. У него есть один физический недостаток, хотя меня смешит, что сам он называет его “достатком-не”. У него с рождения недоразвита мускулатура. Когда мы были детьми, ему удавалось ходить и даже бегать, довольно ловко двигая ногами от бедра, но когда он подрос, ему пришлось смириться с инвалидным креслом. Если ты посмотришь на его ноги, то увидишь две тощих палочки, совсем не имеющие мускулов, тем не менее, не знаю как, но летом в любой компании он всегда умудрялся быть на высоте. Апофеозом было то лето, когда самая красивая в бассейне девочка была с ним. Ее звали Хункаль, и ты по ее имени можешь представить, какой она была. С того времени Хосе Карлос всегда гулял с женщинами, потому что встречи с ними сильно придают решимости в жизни.

Только не в моем случае, как я говорил. Моя юношеская любовь вырвалась на волю в шестнадцать лет от неожиданного поцелуя Лурдес. Потом мы встречались с ней два с половиной года, с шестнадцати почти до девятнадцати лет; думается, я об этом уже говорил. Потом мы расстались. По глупости я думал, что на время. Я верил в то, что она мне сказала, мол, ей нужно “подумать”, однако разрыв наш оказался окончательным. Ее отец был военврачом, и они переехали в Валенсию. Лурдес поступила в тамошний университет, который, по моим представлениям, успешно окончила, вышла замуж и обзавелась детьми. Я говорю “по моим представлениям”, потому что для меня было невыносимо больно даже подумать о том, чтобы снова услышать ее голос. С тех пор, как она покинула Мадрид, подтвердив заодно, что оставила и меня, я больше не звонил и не писал ей, не расспрашивал о ней друзей или ее бабушку, увидев невзначай, что они идут мимо магазина.