Читаем Приметы и религия в жизни А. С. Пушкина полностью

Устраивать допросы или проводить очные ставки с человеком, который мог все это написать, было бессмысленно и М. Лунина оставили в покое до конца следствия. Отсутствие доказательств его вины вовсе не гарантировало оправдательного вердикта. Ведь Николаю I нужно было подтвердить существование “признаний” Лунина и он воспользовался для этого единственным, но неопровержимым доводом: суровым наказанием декабриста. Лунина лишили чинов и дворянства и приговорили к каторге.

IX

Пока Лунин томился в тюрьме и совсем еще не думал умирать, по другую сторону решетки разгорелся настоящий бой за его наследство. Вскоре после вынесения приговора сестра Михаила Сергеевича Екатерина Уварова была введена во владение имениями брата. Всеми ее действиями руководил муж – бывший друг и однополчанин Лунина – Федор Уваров. Он получил доверенность на ведение дел по наследству шурина и приехал в Тамбовскую губернию для принятия имений. Там он всячески подчеркивал свою близость к новому императору и показывал “различные медали, полученные им во время коронации”, а чтобы заручиться поддержкой местных чиновников, говорил им о своей дружбе с обер-прокурором Сената – князем Г. Г. Гагариным.

Но едва успела Е. Уварова войти во владения, как в Московский опекунский совет поступила просьба двоюродного брата Лунина – Николая Александровича – “о распечатании духовного завещания” декабриста. Поскольку Михаил Сергеевич был государственным преступником и считался политически мертвым, совет вскрыл завещание, в котором указывалось, что все имущество Михаил Сергеевич оставляет двоюродному брату, при условии, что тот предоставит крепостным вольную и откроет для них училище.

Узнав о конкуренте, Ф. Уваров написал в Московское губернское правление. В прошении он доказывал незаконность завещания, поскольку Лунин составлял его в 1819 г., когда уже был членом Тайного Общества и государственным преступником. Стало быть, уже тогда он не имел права распоряжаться своим имуществом. Верховный Уголовный Суд подтвердил это приговором по делу декабристов “…ибо если Михайло Лунин не был преступником в 1817 г., то не мог быть осужден к политической смерти в 1826 г., будучи же преступником, он лишен был всякого права распоряжаться имением своим”. И если бы его преступление было открыто вовремя, он уже ничего не смог бы завещать двоюродному брату.

Это ловко составленное прошение вместе с остальными документами попало к министру юстиции Лобанову-Ростовскому. Он понял, что сочинял его чиновник высокого пошиба, хорошо знавший законы и поднаторевший в казуистических вывертах. А поскольку Федор Уваров не скрывал своих приятельских отношений с князем Гагариным, то установить личность чиновника было очень просто. Но министр юстиции Лобанов-Ростовский был личным врагом обер-прокурора Сената князя Гагарина и, чтобы насолить ему, встал на сторону Николая Александровича Лунина. Минуя все промежуточные инстанции, Лобанов-Ростовский обратился прямо к царю. Изложив основные пункты завещания, он с ехидными комментариями упомянул возражения Е. Уваровой. Затем, подводя итоги тяжбы, предлагал передать все документы в суд, чтобы с ними поступили по закону. Прочитав “представление”, Николай I наложил резолюцию “согласен”, а это означало победу Н. А. Лунина в борьбе за наследство.

Новость эта сразила Ф. Уварова. Он был почти уверен в успехе и во всех московских салонах говорил, что претендует на имущество Лунина только из соображений справедливости. Но Николай I не поддержал его претензии, а кляузное прошение, которое Уваров написал от имени жены, делало его теперь посмешищем общества. И вскоре после неожиданно быстрого “ввода” в наследство предстоял столь же скоропалительный, но гораздо менее приятный “вывод”. Это толкнуло Ф. Уварова на самоубийство. В январе 1827 г. он вышел из дому и таинственно исчез. “Своим гнусным концом он завершил мнение, которое должно иметь об его нравственности, – писал московский почт-директор брату, – жил и поступал дурно, а умер еще хуже”.

Но Уваров поторопился: не успел суд приступить к рассмотрению завещания, как все документы были затребованы в столицу. Екатерина Уварова, почувствовав, что наследство уплывает от нее, написала с помощью князя Гагарина новое прошение, а тот передал его непосредственно Николаю I.

На сей раз уже без всяких комментариев царь читал: “Завещание М. Лунина было вынуждено правилами Тайного Общества, ибо оно предоставляет вольную крестьянам, а значит, может иметь для правительства нежелательные последствия”.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное