Приметы весны

Потом, вспомнив, что Михо пришел к нему не разговоры о политике слушать, сказал ободряюще:

— Ничего, Михо, не дрейфь. Правильно ты сделал, что порвал с табором. Устроишься на завод, другим человеком станешь. А с отцом… с отцом еще не все потеряно. Помиритесь. И отец поймет, что не та дорога у него. Не с этим, как его…

— Чурило, — подсказал Михо.

— Чурило… На завод мы тебя завтра устроим, и все будет в порядке.

И вдруг взглянул тревожно на Михо.

— А где ты ночуешь? Спать где будешь?

Михо пожал плечами.

— Не знаю… Та то ничого, я привычный, приткнусь.

— Э, нет, брат, это не годится, — возразил Гнатюк. — Так новую жизнь не начинают. Надо, чтоб новая жизнь начиналась лучше, чем кончилась старая… — И засмеялся, довольный, что сказал хорошо. — Обожди-ка, я сейчас что-нибудь придумаю. Пойду поговорю по телефону.

После его ухода Виктор, внимательно слушавший весь разговор, сказал Михо:

— Правильно, что идешь на завод. Совсем другая жизнь пойдет… Ты куда это?

Последнее замечание относилось к Федору, который, судя по его довольному выражению лица, сделал в этот момент удачный ход.

— В дамки-с, — ответил он, хитро прищурив глаза. Потом обратился к Михо: — Ты не очень их слушай. Мало счастья в ихнем заводе.

Виктор со злостью оборвал его:

— Брось болтать! Правильно парень делает, зачем ты его сбиваешь?

— А я его не сбиваю. Вы же агитацией занимаетесь, а я правду ему говорю, без агитации.

— Знаем мы твою правду, — сказал Виктор. — Кулацкая правда.

— Кто кулак?.. Это я кулак? Ты что, забыл, что у нас было? Лошадь была? Не было до революции… Земля была?.. Эх ты! У твоего отца больше было, чем у моего. Что я — не помню? Нам землю советская власть дала.

— Чего же ты ее всегда ругаешь? Душа, видать, кулацкая.

— А вот захочу — и буду ругать, и никто не запретит. Чего ему делать на заводе? Был как вольная птица: куда хотел — пошел, что захотел — делает. Хочет — спит, хочет — пьет. Есть сегодня настроение — пошел на базар. Не захотел — сиди дома или спи. Вот это жизнь! — Глазки Федора заблестели маслянисто, завистливо. — А здесь что? Попробуй я завтра не выйти на работу! Прогул! Шум такой поднимут, что сам не рад будешь. Или уйди с завода, если тут не понравилось, а хочется в другое место поехать? Закудахтают все: «Нарушитель дисциплины!.. Летун!.. Дезертир!» Туда не пойди, там не стань, здесь не плюнь. Тьфу, противно! — И со злостью плюнул.

Виктор подошел вплотную к Федору и иронически сказал:

— Да кто тебя тут держит? Сам рад был, когда тебя пристроили в общежитие. А теперь опять закудкудахтал: «Куд-куда хочу, туда и пойду».

Он хотел еще что-то сказать, но его остановил Михо.

— Обожди. Я сам скажу.

Губы его дрожали.

— Ты в таборе был? — спросил он, обращаясь к Федору. — Ты был там? Нет? Зачем говоришь? Здесь чисто, там грязь. Здесь тепло, там холодно. «Цыганский пот» называется. — Он глотнул комок. — Только не это я хотел сказать… Разве не понимаешь: нет там жизни. Настоящей. — Михо вспомнил слова Марийки. — Вас много, большая семья. Если плохо кому — все вместе, на каждого понемножку, не так тяжело.

— А счастье тоже на всех понемножку разложишь, так что никто и не почувствует? Так? — перебил его Федор.

— Нет, не так, — убежденно, словно много над этим уже размышлял, ответил Михо. — Зачем так говоришь? Плохо говоришь. Радость — совсем другое дело. У каждого человека есть немножко радости. А людей много, очень много. И много получается радости, если не только свою видишь. Чужую тоже…

— Да ты, я вижу, агитатор, — удивленно сказал Виктор. — Молодец! А ты, Федор, подумал бы. Полезно…

— Не учи, — огрызнулся Федор.

Вошел Гнатюк.

— Вот все и устроилось, — сказал он весело. — Сейчас говорил с директором. Переночуешь тут, а завтра с утра подыщем тебе подходящую работу. Может случиться, на наш стан пойдешь.

— Вот хорошо! — обрадовался Михо.

— Ночевать будешь в нашей комнате, я уже договорился с тетей Феней. Это дежурная, она даст кровать из десятой комнаты. Только… — он замялся. — Тебе сейчас помыться надо. Санобработка называется. У нас без этого нельзя, не разрешают… У тебя белье есть, чтобы переменить?

Михо смутился.

— Нету белья… Не носим…

— Как же мы сделаем? — растерялся Гнатюк. — Мое тебе и не подойдет, наверное. Короткое…

В это время подошел Федор и, глядя в сторону, предложил:

— Пусть у меня возьмет, из стирки вот принесли. Как раз по нем будет.

И, точно боясь, что Михо откажется, поспешно добавил:

— Бери, чего там! Что мне, жалко? Все свои люди…

Глава пятнадцатая

В конце февраля состоялась заводская партийная конференция. Она прошла очень бурно. Первым в прениях выступил секретарь парторганизации трубопрокатного цеха Сигов. Он раскритиковал докладчика за чересчур спокойный тон доклада.

— Можно было бы много о докладе не говорить, — сказал он. — Но товарищ Меркулов не первый год на партийной работе, знает, как можно расшевелить людей, чтобы заговорили начистую о том, что на душе наболело. А он утихомирил людей, чтобы одно на уме было: хоть бы скорее кончилось, а то невмоготу, спать охота. Доклад сегодня такой как раз и был. Чтобы людей в сон вогнать.

В зале засмеялись.