Приметы весны

— Жизнь, она долгая, считай год за годом, день за днем, а каждый день — это двадцать четыре часа. Человек чего только за свою жизнь ни натворит, с кем только ни встретится, сколько друзей и товарищей у него! А кто они, что делали, что делают?.. Ты только возьмись как следует за личное дело — и все раскопаешь. Вчитайся в каждую строчку биографии — и найдешь, обязательно что-нибудь найдешь… И тогда ходу ему не давай…

Катю выводили из себя эти разговоры.

— Да разве так можно, Петр Прокофьевич? — возражала она.

— А ты что хочешь: без разбора всех пропускать? Так нет же, не допустим! Я разоблачу этот оппортунизм. Это… — (хлюп-хлюп). — Это вражеская деятельность!..

Катя вспылила.

— Насчет вражеской деятельности вы поосторожнее. Вы вот блохоискательством занимаетесь, а настоящего врага наверняка провороните… Да, да, я то уж вас знаю. Вы как родинку на лице человека увидите, так он уже, выходит, меченый, не подходит. Вам только совсем чистеньких, без единого пятнышка подавай, эти вам подойдут. А может, у них родинок снаружи нет, зато душа темная и в середине, в мозгу, ни за что не зацепишься, ни одной извилинки, как резиновый мяч, — так это вам ничего… Разве так проверять надо людей?!.

В это время вошел регистратор. Катя замолчала и собиралась выйти из кабинета, но услышала, как регистратор сказал:

— К вам тут пришел рабочий какой-то из прокатного цеха, с цыганом.

Катя встрепенулась. «Неужели Михо?» — подумала она с радостью.

— Пусть подождут: видите, я занят, — недовольно буркнул Щетинин.

— Они уже больше часа ждут, — сказал регистратор, но, заметив недовольный жест Щетинина, пожал плечом и вышел из кабинета.

— Пойду погляжу, — сказала Катя Щетинину.

— Что ты глядеть будешь? — спросил он.

Но Катя не стала объяснять. Она вышла из кабинета и спустя две минуты вернулась. За ней шел Виктор Чернов, а вслед — Михо, неловко переступивший порог и остановившийся у двери. Он расстегнул пальто, но тут же начал застегивать его на все пуговицы, не сводя пугливого взгляда со Щетинина, развалившегося в кресле за огромным письменным столом.

— Михо на завод хочет поступить, пришел оформляться, Петр Прокофьевич, — радостно выпалила Катя.

Щетинин строго посмотрел на нее.

— Какой Михо?

Катя скороговоркой, обрывистыми фразами принялась объяснять Щетинину, в чем дело. Но тот остановил ее:

— Карточку учета заполнили?

У Кати от злости дернуло губы, она с ненавистью взглянула на Щетинина, но, вспомнив о Михо, сдержалась.

— Сейчас узнаю.

Спустя минуту она возвратилась и положила перед Щетининым плотный листок. Щетинин вынул из футляра очки, не спеша протер стекла, аккуратно заложил дужки за уши. Потом открыл ящик стола, вынул сигарету и лезвие безопасной бритвы. Определив на глаз середину сигареты, разрезал ее пополам. Одну половинку положил обратно в ящик, другую вложил в толстый янтарный мундштук. Аккуратно смел со стола в подставленную ладонь крохи табака, раскурил сигарету, два раза хлюпнул носом и только после этого взял в руку карточку.

— «Сокирка Михаил Игнатович», — прочел он вслух.

— Сокирка, — тихо проговорил Михо и снова почему-то начал расстегивать пальто.

— Хорошо, садись, сейчас поговорим, — сказал Щетинин и, словно только сейчас заметив Чернова, грубо спросил его: — А тебе чего?

«Ух и шкура! — со злостью подумал Виктор. — Как только мог сохраниться такой бюрократ? Точно, как в „Крокодиле“ рисуют».

— Я с Михо… С товарищем Сокиркой, — сказал он. — Помогаю устроиться на работу. Товарищ Гнатюк говорил…

— Протекцией, значит, занимаешься, — иронически бросил Щетинин. — Если у человека всё в порядке — ему протекция не нужна. Без помощи обойдется. Ты подожди в приемной, я сам займусь с товарищем Сокиркой.

Слово «товарищ» он произнес подчеркнуто вежливо, точно передразнивая Чернова, и два раза хлюпнул носом.

— А чего я буду ждать там? — возразил Чернов. — Я тут лучше постою, послушаю.

Но Катя, зная, что ссора со Щетининым только осложнит дело, сказала Чернову:

— Выйди, Виктор, и подожди.

Щетинин окинул ее недобрым взглядом, но промолчал.

Когда Виктор вышел, Щетинин спросил Михо:

— Значит, национальность — цыган?

— Цыган, — подтвердил Михо.

— Социальное происхождение?

Михо не понял и умоляюще взглянул на Катю. Она улыбкой успокоила его и ответила Щетинину:

— Какое же у него социальное происхождение? Из табора он, с отцом ходит, слесарничает, лудит…

— Частник, значит?

Катю взорвало.

— Да что вы пристали к нему? — запальчиво крикнула она. — Частник, частник! Он из табора, от отца ушел, а вы ему целый допрос тут устраиваете.

Щетинин встал во весь рост, снял очки и, глядя на Катю так, как смотрит судья на подсудимого, сказал строго, отчеканивая слова:

— Мы для того здесь посажены, чтобы изучать людей, — (хлюп-хлюп). — Вы забываете, что работаете в отделе кадров.

— А вы забываете, что у человека, кроме анкеты, душа есть.

— Душа, душа! — передразнил ее Щетинин. — Мало краж у нас в цехах. Вам еще нужны?