Приметы весны

Михо рванулся со стула, лицо его от гнева стало синим, руки сжались в кулаки. Он в упор посмотрел на Щетинина. И столько злости было в его взгляде, что Щетинин отшатнулся и даже прикрыл лицо рукой, как будто защищаясь от удара. Катя подбежала к Михо. Но он и сам уже обмяк, гнев сменился растерянностью. Он разжал кулаки, беспомощно опустил руки и, грустно взглянув на Катю, точно прощаясь с ней, пошел из кабинета.

Катя бросилась за ним, но у двери обернулась и крикнула Щетинину:

— У-у, мухомор проклятый!

В приемной не было уже ни Михо, ни Виктора. Набросив на себя пальто, Катя выбежала на улицу. Она увидела Виктора, удерживавшего за руку Михо.

— Ну обожди, Михо, — уговаривал его Виктор. — Ну прошу тебя, обожди минутку, я забегу к Кате и узнаю, в чем дело.

Увидев Катю и все еще не выпуская руки Михо, он спросил:

— В чем дело? Что там случилось?

— Эта чернильная клякса кого угодно выведет из себя, — с раздражением ответила Катя. — Под видом проверки душу из человека вымотает.

— Пойдем к директору, — предложил Виктор.

Катя взглянула на часы.

— Без десяти одиннадцать. Нет, к нему сейчас не пройдешь, диспетчерское совещание. Пойдем лучше к Петровичу.

Она взяла Михо под руку и сказала ласково:

— Ты не унывай, Михо. Всюду есть и хорошие и плохие люди. Сейчас пойдем к секретарю парткома, он быстро все сделает.

Они пошли по улице, ведущей к заводским воротам. Неторопливо падали крупные хлопья снега, кутая землю, деревья, дома в белый пуховый платок. Бежали из школы дети. Они бросали друг в друга снежки. Девочка лет семи — восьми остановилась и, подставив маленькую покрасневшую от мороза ручку, ловила снежинки, а поймав, слизывала их с руки языком.

— А вот как раз и Петрович идет, — сказала Катя, увидев человека, выходившего из большого двухэтажного здания конторы. — Пойдемте скорее, ребята, а то разминемся.

Михо узнал человека, выступавшего в клубе. Марийка говорила, что он был вместе с Сашей в Москве.

Он подставил руку, точно так, как это сделала только что девочка, поймал снежинку, поглядел на нее и по-ребячьи улыбнулся. Это был среднего роста мужчина, широкий в плечах, крепкий. На вид ему было лет пятьдесят. Серебристые виски почти сливались с заснеженным воротником из искусственного черного котика. Гладко-выбритое лицо — немного скуластое, суровое; но как только он улыбнулся, глаза стали добрыми. Он был в коричневом, пальто и хороших хромовых сапогах, в калошах. Глядя на человека, он слегка прищуривал глаза, — видно, от близорукости.

— А мы к вам, Иван Петрович, — сказала Катя, подходя к нему. — Или вы куда собрались?

Сигов с каждым поздоровался за руку и взглянул на часы.

— Собирался на завод. А у вас срочное дело?

У него был низкий, немного глуховатый голос. Слова он выговаривал четко, неторопливо, будто тщательно отбирал каждое.

— Срочное, — сказала Катя. — Хотя, говорят, что возвращаться — это плохая примета. Может быть, здесь поговорим?

Сигов внимательно взглянул на Михо и понял, что дело, повидимому, связано с ним.

— Зачем же стоять на холоде? — сказал он, улыбнувшись. — Пойдемте ко мне, там потолкуем. Если в приметы верить, жить на свете нельзя. То приснилось что-то — жди беды, то кто-то дорогу перешел — не к добру. Так и выходит, что всюду тебя подстерегают опасности. — Он открыл дверь и, пропустив гостей, пошел за ними. — А вот мы на этот раз проверим, правильны приметы или нет, — сказал он, поравнявшись с Михо. — И наперекор всему сделаем так, чтобы возвращение принесло всем нам удачу… Скоро весна. Половодье… Весенняя будет примета.

Когда зашли в кабинет, Сигов снял пальто, шапку и предложил пришедшим раздеться. Он разговаривал просто, и Михо показалось, будто он давно уже знаком с этим человеком.

Когда Катя рассказала Сигову, в чем дело, он снова пристально поглядел на Михо и заговорил с ним о делах семьи: много ли зарабатывал Михо с отцом, где поселились цыгане, когда собираются снова в кочевье. Получалось как-то так, что он вроде и не расспрашивал, а Михо сам все рассказывал.

— Немного, наверное, сейчас заработаешь слесарничаньем, — сказал Сигов не то вопросительно, не то утверждая.

И Михо поведал ему подробно о делах семьи, о таборе, о Чурило.

— Зимой в шатрах не проживешь, — заметил Сигов. — На квартирах, наверное, поселяетесь?

— Клуни снимаем, — сказал Михо. — Люди боятся пускать цыган. — Он густо покраснел.

Сигов заговорил о заводе и, словно вопрос о поступлении на работу уже решен, спросил Михо:

— А поселились вы где?

Михо ответил, что переночевал в общежитии, у Гнатюка.

— Понравилось там?

— Понравилось, — ответил Михо. — Только, тетя Феня разрешила на одну ночь.

— Ну, это мы тоже уладим, — сказал Сигов и улыбнулся. — Раз понравилось в общежитии — там и оставайтесь. А сейчас я переговорю с отделом кадров.

Он снял телефонную трубку и вызвал отдел кадров.