Примирение

Отец сидел на кухне и пил чай. Он параллельно смотрел в телефон и что-то строчил. У меня чаще забилось сердце, будто я находился в открытом море, а рядом проплывала белая акула, которая неумолимо приближалась ко мне. Коленки начали трястись как у ботаника-геймера, который пытается заговорить с первой красавицей школы. Я сел рядом с отцом. Он отпил из дедушкиной чашки с надписью из двух слов «Я тебя» между которыми было нарисовано ярко-красное сердце. Рядом с чашкой лежали две белые таблетки.

Отец посмотрел на меня, нахмурился и снова отвел взгляд.

– Здравствуйте, – сказал я, натужно улыбнувшись.

– Добрый вечер, – холодно произнес отец, не глядя мне в глаза.

– Я хотел сказать, что мне понравилась в…ваша речь на поминках, – улыбнулся, а в голове пронеслось: «Как же, блин, я не убедительно вру».

– Очень рад, – ледяным голосом ответил он и начал снова печатать сообщение в «вотсапе».

Я нервно задергал ногой под столом. Взял маленькую квадратную бордовую салфетку и начал перебирать ее в потных ладошках.

– А как у вас дела? – я хотел добавить «папа», но не смог себя заставить это произнести.

– Нормально, – коротко и сухо произнес он, не отрываясь от телефона.

– Эмм, здорово, – я снова натянул улыбку и начал от волнения хрустеть костяшками пальцев. Мне хотелось подать сигнал «SOS», чтобы прилетел на вертолете железный Арни и спас меня от чудовищно неловкой ситуации.

Молчание затянулось. Отец взял мобильный и засунул в карман брюк. Проглотил две таблетки и запил их чаем. Он потянулся и размял спину.

Встал из-за стола, прошел вперед и остановился около холодильника. На холодильнике была прикреплена дедушкина фотография. Отец повернул голову к фото, еще больше нахмурился и закусил нижнюю губу.

Мне показалось, что сейчас он харкнет на дедушкино изображение и с его уст сорвется вся ядерная мощь великого и могучего русского языка. Однако папаша не проронил ни слова. Покинул кухню и скрылся за углом прихожей. Я облегченно вздохнул, словно все эти пять минут вообще не дышал. Акула уплыла, а я, наконец, почувствовал себя в безопасности. Пока я слушал скупые отцовские ответы, мне показалось, что между мной и им находилась толстенная стальная дверь. Дверь откроется, но для этого нужно знать шестизначный код. Остаётся только наобум набирать разные комбинации, которых может быть бесчисленное множество.

Я мог бы броситься ему в ноги, рыдать, кричать и умолять о прощении за поведение на похоронах, но отцу было все равно. С таким же успехом можно взять двустволку и вышибить себе мозги, но папка продолжил бы вести переписку в своем гребаном мессенджере.

Я разжал правую руку, бросил на стол помятую и мокрую от пота салфетку. Тьфу на него, не хочет со мной общаться – не надо! У меня, блин, тоже есть достоинство и гордость.

Я думал, что если проявлю инициативу, то смогу найти ключик к отцу, но этого не вышло. Какого хрена так?! Как обычно, мое доброе намерение с треском провалилось. Еще кто-то удивляется, что в мире высока смертность от самоубийств. Жизнь все делает для того, чтобы мы сбросились с крыши и шмякнулись об асфальт, переломав все кости.

Некоторое время для меня самый большой гамлетовский вопрос был: жить или «выпилиться» к чертовой матери. После долгих размышлений я решил, что все-таки кончать с собой – это удел совсем отбитых придурков, поэтому вариант суицида полетел в корзину для неудачных идей.

И вдруг у меня возникла новая мысль: я подумал, а почему отец так ненавидит деда? Неожиданно в памяти всплыл эпизод, когда я находился на даче в годы пубертата.

Июль 2014 года

Итак, каждые летние каникулы я проводил на даче. У нас был участок в шесть соток. Двухэтажный кирпичный дом – один из самых больших в округе. Территория была ухоженной и красивой, словно готовилась к отбору на конкурс дачников «Самый лучший участок».

Ради этой красоты бабушка долго возилась в саду и работала в огороде. Все-таки бабка была родом из села, поэтому привыкла к физическому труду. Она работала с таким рвением, будто от этого зависела ее жизнь.

На территории стояло огромное количество декоративных гномов. Признаться, они меня пугали. Эти мелкие уродцы не сводили с меня глаз. Когда темнело, мне было боязно выходить на улицу. В детстве мне казалось, что эти гномы оживают, когда все спят, и бродят по участку с вытянутыми руками, как зомби. Бр-р-р, до сих пор жутко от этих мыслей, когда представляю.

Мы с дедом сидели на скамейке в тени коттеджа. В тот день палило июльское солнце. Я потягивал квас из пластикового стаканчика. Бабушка работала в огороде, перекапывая землю.

– Дед, – спросил я, – почему бабушка такая грустная?

– Разве? По-моему вполне нормальная. – он отхлебнул из стаканчика квас.

– Не знаю. Она всегда так много работает, когда расстроена.

– Да, наверное, ты прав. – Дедушка отставил стаканчик. – Скорее всего, с сыном поговорила.

– Почему вы с папой не общаетесь? Почему он не приезжает? Я его никогда не видел.

– Вот и хорошо. Тебе не стоит с ним общаться, – скрестил руки на груди дед.

– Но почему?

– Поверь мне, это он тебя не научит хорошему.