Примириться с ветром

Неожиданно по небу полоснула молния. Без громовых раскатов. На меня обрушился ливень. Словно из брандспойта окатило ледяной водой. Маши­нально прикрыл глаза. Реакция организма на опасность. Только бы не смыло с облака, — мелькнуло в голове, и ладонями посильнее уперся в розовую поверхность. А то, не дай Бог, свалюсь в болото, и ненасытные, жадные жабы чужих людей бросятся на меня, как доберманы, придушат — и фамилии не спросят. Мне становится не по себе от одной этой мысли. Через силу откры­ваю глаза, чтобы посмотреть на жабу. Что она делает под таким ливнем? Но на облаке остался я один. Тело мое налилось чугунной тяжестью. Будто поза­нимался в тренажерном зале с гантелями, штангу потаскал. Почувствовал, как легкие в груди сжимаются от недостатка воздуха, а может, бронхи заби­ты слизью от чрезмерного курения. Только вот здесь, на облаке, не выкурил ни одной сигареты. Их у меня просто нет, как и зажигалки. Немая гроза не утихала. Я промок до последней нитки. Нечто похожее со мной уже про­исходило в Косовском замке. Тем вечером мы с Настенькой гуляли у озера, берега которого густо заросли осокой, камышом и лопушистым чертополохом. Мы приехали к сестре Настеньки, нервной молодой стерве, у которой были молчаливый муж и крикливый сын-карапуз. Успели посидеть за роскошным столом (сестра держала несколько продуктовых киосков в Косово), опусто­шили три-четыре бутылки марочного вина и пошли прогуляться. Мне всегда хотелось посмотреть на знаменитый местный замок. Сравнить с Несвиж­ским или Мирским, которые мне очень нравились своей простотой и в то же время величественностью. Вот мы и выбрались на прогулку. Миновали озеро, приближались к лоскутку леса, за которым, как уверяла Настенька, и стоит замок. Августовское небо (да, кажется, был август) щедро баловало нас ненавязчивым теплом уставшего за день солнца. На небе не было ни еди­ного облачка. Мы о чем-то непринужденно говорили, чувствуя себя сытыми, немного хмельными и беззаботными. И вдруг как из ведра хлынул дождь (как и откуда нанесло тучи — не успели заметить, впрочем, нам было не до неба). Пока пробежали сотню-полторы метров до стен замка, стали похожи на крыс из канализации. Странно, но мы не услышали ни одного раската грома, даже его далекого ворчания. Эх, Настенька, где ты сейчас и с кем? Я успел забыть о тебе, и вот теперь мне стыдно. Как бывает стыдно старухе, которая топила когда-то в реке слепых котят. Мне кажется, будто пустая и безгранич­ная Вселенная умерла. На розовом облаке остался только я. Даже противная жаба, моя жаба, юркнула внутрь меня, спряталась в моем же теле. Конечно, ей там уютно, тепло. Я же один на один с пустой, немой и мертвой Вселенной. Наедине с собой. До чего же невыносимо тяжело бывает заглядывать в себя, находить и рассматривать, словно ведьмы вуду птичьи внутренности, свои под­лые поступки. Как альпинист, лезу, ползу я от своего подножия (начала) к вер­шине-сознанию; кем же я вообще для себя являюсь: другом или врагом. Вот бы сжечь воспоминания! Облить из бездонной канистры бензином и чиркнуть спичкой. Смотреть и радоваться, что прошлое, не нужное тебе сегодняшнему прошлое пожирается ненасытным огнем и превращается в дым. Не так уж страшно, что дым смрадный. Можно задержать дыхание, пока ветер не дого­ворится с дымом воспоминаний и не развеет их по околицам. Да, ветер умеет ладить с любым природным явлением, со всеми и всем. В этом я уверен. А как примириться с собой? Думаю о тех, кто, как и я, в эту минуту не спит. О своих товарищах по несчастью думаю. Сидя на розовом облаке, под немым ливнем в безграничной пустоте, я думаю о них, лишенных сна, о тех, кто заглядывает в самих себя и переполняется ужасом от увиденного. Срывается с места и бежит, бежит, бежит. оставаясь на месте. Как я на облаке. Кто откроет дверь? Дверь, ведущую из розового облака в реальность. Хочу сломать замок, а нечем. Ключи потеряны, отмычки никогда не носил, вышибить дверь плечом — нет сил. даже пулю в лоб пустить некому. И все же одиночество лучше пистолета.

***

Что страшнее и опаснее: просыпаться или засыпать?..

***

Юленька позвонила на следующий день, после полудня. В комнате при­глушенно, для фона работал телевизор, круглосуточный музыкальный канал развлекал зрителей суперсовременными клипами. На нашем, отечественном музыкальном канале с самого утра не прозвучало ни одной песни на бело­русском языке. Не знаю, кого как, а меня это огорчало. Английские, француз­ские, испанские, немецкие, само собой, русские, даже китайские речитативы, «поп», «хеви метал», хард-рок, словно разноцветные стеклышки в трубке калейдоскопа, перемешивались, складывались в мозаичные узоры, ублажая требовательного и не слишком потребителя.