Приморские партизаны

В областную думу губернатор специально заехал, чтобы почтить с депутатами память убитого Соломона Борисовича. Речей говорить не стал, просто отстоял минуту молчания и, чтобы не убегать сразу, присел за стол, как будто хочет что-то прочитать в проекте бюджета. Депутаты сидели грустные, и это был тот случай, когда грустить было можно – политический помощник губернатора, гнусноватый пиарщик в розовой рубашке, еще с утра проинструктировал «Единую Россию», что «Гринберга оплакиваем». Председатель объявил прения (повестка дня была – что-то о местном самоуправлении и поправки к бюджету), и каждый депутат, прежде чем перейти к выступлению по существу, говорил что-нибудь вроде «мы потеряли самого яркого коллегу», или «он так и останется для нас символом девяностых со всеми их ошибками и надеждами», или «реальной угрозы он, конечно, никому не представлял, но» – и так один за другим, все без исключения. Губернатор тоже сделал печальное лицо, сложил свои бюджетные бумаги в стопочку, вздохнул и, немного ссутулившись, прошагал в сторону выхода. И тут ему крикнули в спину:

– Убийца!

Обернулся.

– Вы убийца, – повторила безобиднейшая единороссовская депутатша, главврач станции переливания крови, крашеная блондинка за шестьдесят, самая аполитичная тетка на свете, заседавшая, впрочем, и в самых проблемных избиркомах, и в общественной наблюдательной комиссии по тюремным делам, и где-то еще, и никогда нигде с ней никаких конфликтов не было, голосовала как надо за что угодно – вот уж от кого нельзя было ожидать, но она, именно она назвала его убийцей.

Губернатор ничего не сказал, вышел из зала, прикрыл за собой дверь. Тетка со станции переливания крови была права, ему нечего было ей возразить, но почему-то был зол именно на нее – ну что за хамство, что за свинство.

30

«Мы будем стрелять по кокардам!» – белыми буквами по коричневой стене областного правительства. Уголовно-розыскная собака по кличке Посад (когда-то был «Пассат», но потом переименовали, потому что этот пес всех посадит) обнюхала надпись и потащила кинолога областного УВД лейтенанта Тополя через дорогу и потом куда-то во дворы. Делегация коммунальных рабочих в темно-зеленых комбинезонах топталась возле надписи. Самый смелый, золотозубый мужичок за пятьдесят, поскреб тряпкой – не оттирается, надо закрашивать, – и комендантша здания Надежда Артемовна, хватаясь за голову, бросилась звонить кому-то насчет краски. Восемь утра, мимо ходят люди, останавливаются, читают – «по кокардам!» – смеются.

Посад дотащил Тополя и оперативную группу до пятиэтажек на улице Сержанта Колоскова, залаял на железную дверь подъезда – код, код! Долго ждали участкового, пришел заспанный, открыл подъезд, собака побежала на четвертый этаж.

– Это у нас кто живет? – поднявшийся последним майор в голубом камуфляже показал пальцем на темно-синюю дверь.

– Щукин, лимоновец, – участковый ответил не задумываясь, майор выругался – ну все, политика.

Позвонили в дверь, дверь промолчала. Майор сказал «Тихо!» и позвонил еще раз. За дверью кто-то топал, но открывать не хотел.

– Дома есть кто-нибудь? – дверь молчала. Майор спустился на полэтажа вниз и вызвал по рации дежурную часть.

Если бы здесь был Химич, он бы смог увидеть реконструкцию убийства своего отца. Подъезд так же, как тогда, заполнили омоновцы, эмчеэсники, какие-то люди из управляющей компании, следовательница из следственного комитета, а последним подъехал сам генерал Башлачев.

– Будем ломать, товарищ генерал? – майор старался быть невозмутим, но почему-то ясно было, что ломать не хочет.

– Погоди, – Башлачев тоже не понимал, что делать. Тот случай, когда можно запросить и Москву, но с другой-то стороны – что мы, без Москвы не справимся?

– Один живет? – это уже участковому вопрос.

– Один, один, – участковому хотелось как-то показать, что он давно и внимательно следит за этим Щукиным, но ничего эффектного в голову не приходило. – У родителей своя квартира в Балтрайоне, лет пять как переехали.

– Родители кто? – Башлачев ковырял ногтем обшивку двери.

– Пенсионеры, отец инженер на судостроительном.

– Давай их сюда, – это уже майору. Майор снова включил свою рацию, в подъезде зашипело.