Приморские партизаны

Бред, да – он шел домой, он не смотрел им в глаза, его просто схватили и потащили, просто так, без повода. Уже в отделении – досмотр личных вещей, вот планшет, пожалуйста, включите, он включил, а там на заставке какая-то картинка идиотская, «Спасибо деду за победу» и нарисован вон тот ушастый старичок из «Звездных войн», мастер Йода – не очень смешно, конечно, но это же не повод, а вот милиционер решил, что повод, и что такими вещами не шутят. Размахнулся и планшетом об угол стола – на, сука, жри. В каком это смысле жри? В самом прямом, сука, вопросы еще будет задавать, на, – и в рот ему этими осколками, и пальцами их проталкивает – жри, жри.

Сначала слезы из глаз, потом кровь из горла, и напарник уже того мента за рукав так аккуратно – погоди, может не надо? Надо! Жри! – и человек ест, и человек падает, и потом врач скорой, все, конечно, понимая, спрашивает – ну хоть расскажите, что было-то? И как раз напарник, тот, который просто рядом стоял и даже как-то остановить пытался, начинает – ну вот, задержали по ориентировке, привезли, повел себя неадекватно, сами в шоке. Врач отворачивается – да уж, в шоке, вижу, молодцы.

33

В какое-то из воскресений Химич проснулся посреди дня, часа в два, принял душ и, не позавтракав, пошел гулять – делать было совершенно нечего, да ничего и не хотелось, выходной во всех смыслах. Шел по своем пятиэтажечному двору, потом по такому же соседнему, потом еще по какому-то, уже незнакомому. Сидел на лавочках, смотрел на дома, думал почему-то о войне – эти пейзажи казались ему очень подходящими для того, чтобы, скажем, из того проема между домами вдруг выехал танк, а по вон тем балконам ударили «грады». Некоторым городам идет быть разрушенными, их совершенно не жалко, и, думая о том, что все его детство прошло в таких местах, которые не жалко, Химич добрался до очевидного вывода – «вот поэтому я такой», и ему стало жалко уже себя, и он подумал, что было бы неплохо сходить в церковь – вот прямо сейчас встать и пойти.

Встал, дошагал до автобусной остановки и поехал в новый спальный район – там была церковь, он откуда-то это знал.

Никогда раньше здесь не был. Автобусная остановка, за ней новый рынок, за рынком какой-то страшного вида спорткомплекс, а вокруг дома, слева и справа – шестнадцатиэтажные, двадцатиэтажные, и «градом» здесь не обойдешься, все чужое и неприятное, совсем не родной город, ну и церковь – красного кирпича, шатровая, некрасивая, и еще надпись ХВ над входом – из дюралайта, пластмассового светящегося шнура, уместного скорее на каком-нибудь ларьке с выпивкой, чем на храме. Вздохнул, перекрестился, зашел.

Внутри одна бабушка продает иконы и брошюрки, больше никого. Подошел к ней – бабушке, кажется, нет и сорока, очки и платок старят, и полумрак еще этот.

– Скажите, – почему-то Химич начал шепотом. – Батюшка на месте? Мне бы с ним поболтать, – и запнулся, неудачное слово попалось, «поболтать».

Бабушка вздохнула, молча куда-то ушла. Химич потоптался у ее конторки, надоело, шагнул в глубь храма к иконам – Серафим, Сергий, Николай Чудотворец, Иоанн Кронштадтский. Сияющие, нарядные, новенькие, ненастоящие.

– Вы чего хотели? – настоятель, очки и черная борода, смотрит внимательно, не зло и не добро – просто смотрит. Химич заволновался.

– Да я и себе объяснить не могу, за этим к вам и пришел, – и улыбнулся, и замолчал.

– В Бога веруешь? – батюшка совсем не удивился тому, что к нему кто-то пришел «поболтать» – если человеку надо, то давай поболтаем, конечно.

– Верую, но не воцерковлен.

– Но не атеист?

– Сейчас понимаю, что нет.

– Сейчас?

– Раньше бы назвал себя атеистом.

– А теперь, значит нет? – батюшка явно обрадовался.

– Теперь нет.

– Это правильно. Атеист – это глупо. Особенно если называешь себя атеистом, а сам не атеист.

– Как я? – Химичу про атеистов было неинтересно, но заданную батюшкой тему он подхватил – своей-то у него не было.

– Как ты, да. Говоришь – был атеистом, а я тебе скажу – не был. Потому что настоящий атеист, если он последователен, обязательно должен покончить самоубийством, понимаешь?

– Нет.

– Потому что нет смысла жить, учиться и бороться, если после смерти только лопух вырастет. Уж лучше сразу в гроб. Но этого не происходит, так? Значит, атеисты не настоящие. Боятся чего-то.

– Боятся расстаться с жизнью, она же одна, другой не будет.

– Одна, и смысла в ней нет. Жизнь атеиста бессмысленна. Поэтому я считаю всех, кто не кончает с собой, религиозными. Даже тех, кто называет себя атеистом.

– Хорошо, я религиозный, мне это важно от вас слышать, – Химич вдруг заволновался, но он и ждал, что будет волноваться в этом разговоре, поэтому не удивился, так и надо. – И люди, в том числе плохие, которые вокруг меня – они тоже религиозные, так?

– Так.

– И вот как мне с ними жить? Хорошо, я неправильно сказал, они не плохие, они просто мне неприятны и даже мне враги. Что мне с ними делать?