Принадлежу всем вам

- Не нужно мне никакого отличия, отступитесь от меня, глупые, - и прогонит нас.

А уж как она восприемницей была нынешней царицы, да вернулась из Петербурга, так мы ей просто прохода не дали. Не было дня, чтобы мы к ней с этим не хаживали.

- Матушка, - говорим, - за что ж нам такой срам? Ведь не похоже, что вы восприемница царицы, а точно вы под началом, что у вас место отнято.

Так мы ей надоели, что уж раз она рассердилась:

- Видно, говорит, вашей дури мне не переспорить; чтобы только от вас отвязаться, закажу кресло.

Как привезли его да поставили в церковь, мы в такой радости были! И матушка пришла:

- Ну что, говорит, довольны вы теперь?

- да вдруг заглянула в уголок, где всегда сиживала и спрашивает: - А где ж моя скамеечка?

Мы говорим:

- В алтарь ее убрали, матушка, уж она теперь не нужна.

А матушка говорит:

- С чего вы это взяли? Потешила я вас, заказала кресло, вы на него и любуйтесь, а я буду по-прежнему в своем уголке сидеть: мне там молиться удобнее.

Так в уголке и сидела. Уж разве в праздник иногда у нас наезжие бывают, так она нас потешить захочет и станет на игуменское место".

XXIII

Мне пришлось слышать о матери Марии трогательный рассказ одного из французских негоциантов, поселившихся в Москве. Мы назовем его господином Д***. У него была сестра лет восемнадцати. Умственные ее способности, вследствие несчастного случая, приключившегося с ней в детстве, сильно пострадали. Она была нрава кроткого, но ею завладевали порой самые странные фантазии; переспорить ее, пока она находилась под их влиянием, было невозможно, и семейство приходило в отчаяние. Переходя от прихоти к другой, молодая девушка объявила, что желает поселиться в монастырь. Она молилась и была набожна по- своему, но различие вероисповеданий не существовало для нее, и господин Д***? На основании того, что слышал о бородинской игуменье, обратился к ней письменно. Он не скрыл от нее положение своей сестры, просил настоятельницу монастыря принять ее под свое покровительство и прибавил, что семейству было бы очень грустно, если бы Розина (так ее звали), благодаря постороннему влиянию, была отдалена от католической церкви. "Овладеть бедной девочкой не трудно, - писал он, - но мы надеемся на вас".

Через несколько дней игуменья приехала в Москву и явилась в магазин Д***. Она хотела убедиться, что Розина поедет с ней добровольно.

"Мать Мария понравилась нам с первого взгляда, - говорил мой рассказчик, - Было что- то особенно привлекательное в ее мягком голосе, в ее быстрых, необдуманных движениях. Обменявшись несколькими словами с сестрой, она обернулась ко мне и сказала:

- Дело сделано. В пять часов я заеду за ней. Будьте покойны, я не обману вашего доверия.

Я навещал несколько раз Розину, пока она жила в Бородине. Что бы ни сделала бедная де-вочка, обвинять ее было несправедливо, однако я знал, как трудно с ней ужиться, и не без тайного страха поехал к ней в первый раз. Но я скоро убе-дился, до какой степени всё, что страдало, имело право на участие и расположение матушки Марии. Розина жила у нее, как у матери: игуменья, не смотря на свою вспыльчивость, переносила с неутомимым терпением все ее капризы и старалась привязать ее к себе постоянной заботливостью.

Прошло два года. Отец мой скончался, и Розина пожелала возвратиться в семейство; я поехал за ней.

Никогда не забуду я этого последнего свидания с матушкой. Она приняла меня в своих кельях, угостила завтраком, и совершенно незаметно для меня прошли два часа в беседе с нею. Но ударили в колокол, и она встала.

- Вы можете, - сказала она, - оставаться здесь одни или идти в комнаты, приготовленные для вас, а мне пора к вечерне...

Давно уже нет ее на свете, - заключил гос-подин Д***? - но кто ее знал, хотя немного, тот не забудет ее. Несколько лет тому назад я ездил в Бородино и поклонился ее могиле".

XXIV

Более тридцати лет жили вместе матушка Мария и мадам Бувье, которая была несколькими годами старше ее и для которой она продолжала оставаться Маргаритой Михайловной. Несмотря на различие их в воспитании, столько нитей связывали обеих женщин, что они давно сделались необходимым элементом в жизни одна другой. Однако частые ссоры возникали между ними. Мадам Бувье, приняв на себя все хозяйственные и финансовые распоряжения в доме, постоянно ворчала, когда мать Мария раздавала последнюю провизию или последние деньги, и, случалось, что игуменья, во избежание междоусобицы, уносила тайком ключи от шкапа, где хранилась разная крупа или чай и сахар и отсыпала, сколько ей было нужно для просящих. Мадам Бувье догадывалась смутно о преступном похищении съестной провизии, однако не останавливалась на предположении, до такой степени обидном для чести игуменьи, но неожиданный случай обнаружил истину.

Монахиня, к которой приехали родственники, обратилась к игуменье с просьбой дать ей немного сахара.

- Чай у меня есть, - говорила она, - а сахару ни куска.