Принесите мне голову Айви Покет!

Коридор был длинным и узким, его лавандовые стены переходили в стрельчатые арки потолка. Газовые светильники, подвешенные на цепях, шипели у нас над головами. Я шла последней в череде из двух десятков больных. Никто не говорил ни слова, все шли молча – должно быть, лелеяли надежду, что их страдания скоро останутся в прошлом. Сутулый юноша, шедший передо мной, отчаянно хрипел. Его тонкая шея была бледной и серой.

Коридор привёл нас в уютно обставленную комнату. Стёкла в высоких окнах были матовые, но пропускали солнечный свет, немного оживляя помещение. Вокруг стола, на котором в изобилии лежали книги, журналы и газеты, были расставлены удобные кресла с высокими спинками. Дальний конец зала скрывался за лиловыми портьерами. Дверь в углу, похоже, вела в кухню или буфетную, потому что вскоре оттуда появились две служанки с чайниками и кофейниками.

Я села и оглядела комнату. Панацей видно не было.

– Добрый день. Я профессор Финсбери. – В комнату вошёл пожилой человек в светлом врачебном халате.

Его жидкие волосы облепляли вытянутый череп, губы были тонкие, а усам недоставало уверенности. Профессор долго вещал о том, какую огромную работу они тут делают во Дворце Проспы, как мы должны быть благодарны за лечение Панацеями и какая Светоч Справедливости великая женщина, просто величайшая в истории…

– Где Панацеи? – спросила я, когда он приостановился, чтобы набрать воздуху. – Не хочу вас торопить, дорогой, но мы тут немного умираем вообще-то.

Профессор Финсбери покачался с пятки на носок.

– Ваше нетерпение вполне можно понять, юная барышня. Однако прежде, чем мы начнем, вам всем необходимо кое-что узнать. Он подошёл к занавесу и занёс палец над золотой кнопкой в стене. – Итак. Во время исцеления запрещается какое-либо общение с Панацеями. Целиком и полностью. Того, кто нарушит это правило, будут судить за измену интересам королевства.

Это было весьма сурово с их стороны. Я подалась вперёд в кресле, предвкушая, что вот сейчас занавес раздвинется и я увижу Панацей. Как же истово я молилась, чтобы Ребекка оказалась среди них!

– Им будет больно? – спросила хрупкая женщина, сидевшая рядом со мной. – Я слышала, что Панацеи ужасно страдают, исцеляя нас.

– Это не так, – сказал профессор Финсбери. – На самом деле Панацеи испытывают в процессе лечения лишь лёгкое покалывание, да и то почти незаметное. – Он прокашлялся. – Итак, начнем.

Он нажал кнопку. Раздалось тихое жужжание, занавес открылся, и нашим глазам открылась вторая половина помещения. Вот что я увидела. У дальней стены стояли два бритых наголо стражника в памятных мне оранжевых мундирах. На поясе у каждого висело по дубинке и кинжалу. Посреди комнаты выстроился ряд из шести простых стульев. А перед каждым стулом высилось необычное сооружение из дерева и железа. Больше всего оно походило на письменный стол или парту, над столешницей которой была установлена небольшая гобеленовая ширма. К нижней части ширмы был привинчен железный браслет как от наручников. И из каждого браслета торчала рука. Только рука. Те, кому принадлежали эти руки, были полностью скрыты за ширмами. Мне захотелось закричать от злости. Разорвать эти ширмы в клочья. Треснуть профессора Финсбери по башке.

– Те шестеро, на кого я укажу, пойдут первыми, – сказал профессор. – Они должны занять место у лечебного стола. За какой именно стол вы сядете, всё равно – на лечение это не повлияет.

Панацеи не издавали ни звука. Я внимательно разглядывала их руки, пытаясь догадаться, какая из них может оказаться рукой Ребекки. Потому-то я и не заметила, как профессор Финсбери показал на меня. То есть заметила, но не сразу. Спохватившись, я вскочила и поспешила к столам. Больные занимали свои места. А я всё вглядывалась в кисти рук, торчащие из-за ширм. Они были разного размера и цвета, хотя кожа на всех истончилась почти до прозрачности. Одна рука была большой и смуглой. Другая худой и изящной. Но только одна привлекла моё внимание. Маленькая дрожащая ручка, усыпанная веснушками. Ребекка! Это точно её ладонь!

Теперь свободными оставались только два стула – один напротив Ребекки, второй рядом, где торчала грубая лапища с опухшими суставами. Болезненный юноша, шедший передо мной по коридору, как раз направлялся к Ребекке. Я метнулась вперёд, оттолкнула его плечом и уселась перед Ребеккой. Больные осуждающие заахали. Я в ответ показала им язык и сдержанно цокнула языком.

– Когда я скажу, – заявил профессор Финсбери, расхаживая у нас за спиной, – возьмите руку Панацеи двумя руками. Нет необходимости сжимать её с силой – для целебного эффекта достаточно простого прикосновения. – Он остановился за моим стулом. – Далее, не отпускайте руку Панацеи до тех пор, пока я не похлопаю вас по плечу.

Мне отчаянно хотелось окликнуть Ребекку по имени. Убедиться, что за ширмой именно она. Мне не нравились её оковы. И замок на них тоже не сулил ничего хорошего. На лбу у меня выступил пот, и я торопливо вытерла его рукавом.