Принц для Сумасшедшей принцессы

— Подожди, принцесса! — остановил меня мелодичный окрик богини Аолы. Ее зеленые глаза смотрели испытующе. — Не забывай, о чем говорил Логрус.

— И о чем же? — растерялась я, напрягая память.

— О мире, — заботливо подсказала Дарующая жизнь. — Он сказал (к моему безмерному удивлению, она дословно процитировала изречение демиурга): измени этот мир, сделай его таким, чтобы дорогие для тебя существа вновь захотели вкусить все прелести земной жизни… Научи этот жестокий мир чему-то новому, хорошему…

— Что еще я могу дать этому миру? — пессимистично спросила я. Мой голос звучал глухо и совершенно бесцветно. — Боюсь, я исчерпала себя до дна. У меня уже ничего не осталось…

— Неправда, — твердо возразила Аола. — Любовь не имеет границ!

Я недоверчиво хмыкнула и отрешенно побрела вслед за Генрихом. Мною овладело тупое безразличие ко всему на свете, смешанное с давно накопившейся усталостью. О, я уже не хотела ничего иного, как только выбраться из этих холодных пещер, упасть в густую, прогретую летним солнцем траву и погрузиться в освежающий сон. Вкусить забытья, не несущего никаких угрызений совести, болезненных сновидений и дающего возможность проснуться на следующее утро — обновленной и успокоившейся. Проснуться для того, чтобы начать другую жизнь, в которой уж не найдется места мечтам о нем — о моем нереальном, горьком, краденом счастье! В эту минуту я окончательно смирилась с невозможностью изменить прошлое и намеревалась жить только будущим…

— Я помогу тебе, принцесса! — неожиданно произнесла богиня, обращаясь к моей удаляющейся спине. — Просто верь в себя, как раньше!

Я хмыкнула еще скептичнее…

— Я помогу! — Обещание Аолы звенело и пело, все-таки сумев заронить махонькое зерно надежды в мое дотла выжженное сердце. — Я помогу…

Обратный путь показался мне бесконечным. Но с горем пополам мы все же преодолели разгромленную котловину, заваленную еще чадившими обломками звездолета демиургов, и вывалились наружу через лаз подземного хода. Де Грей подпихивал меня настолько усердно, что я чуть ли не кубарем скатилась по полого уходящему вниз склону холма и уселась под кустом бузины, с молчаливым укором пытаясь пригладить усеянную репьями макушку. Генрих выбрался из недр Черной горы куда легче, критично оглядывая мой грязный подбородок, украшенный внушительной ссадиной, порванную рубашку и замызганные сапоги.

— Садист, — индифферентно заклеймила я его, но это прозвучало совсем не обидно, — да я же чуть шею себе не свернула.

— Настоящий мужчина обязательно пропустит женщину вперед, чтобы осмотреть ее сзади! — шутливо извинился сильф.

— Ну да, — язвительно поддела я, — особенно в пещеру с неприятностями…

— Не утрируй, — примирительно осклабился Генрих, утешительно поглаживая меня по репьям, венчающим мою прическу, — в пещеру-то я лез первым…

Я одарила его хмурым взглядом и промолчала. Какая сейчас разница — кто из нас прав…

Над Черными горами сгущалась ночная тьма. Радуясь, что наконец-то получила возможность выполнить свое скромное желание, я повалилась на мягкую траву, не ощущая ни рук, ни ног, но зато чувствуя бездонную пустоту, заполнившую мою душу и сердце. Генрих вел себя безупречно. Он набрал сухих веток и развел небольшой костер, а затем распаковал наши походные сумки и занялся приготовлением непритязательного ужина. Странно, но, проглотив пару кусочков подогретого над огнем вяленого мяса и запив их вином из фляжки, я поняла: сегодня я уже точно не умру…

Генрих бережно провел пальцем по моей золотой маске и печально вздохнул, видимо вспомнив, какой красивой я была еще несколько часов назад…

— Противно? — Моя циничная откровенность могла шокировать кого угодно.

Он вздрогнул, но отнюдь не из неприязни, а скорее от возмущения, и, словно протестуя, уткнулся носом в мои волосы:

— Ну-у-у, ты как скажешь…

— А что? — решила я морально додавить. — Я даже представлять не хочу, что брякнут Огвур и Ланс, обнаружив мое свежее уродство… Марвин и Саймон — те-то, поди, поймут…

— Огвур… Ланс… — Барон пренебрежительно хохотнул. — Тоже мне арбитры. Комики на букву «г»!

Я сдержанно фыркнула, намереваясь оттолкнуть его от себя и в то же время не решаясь потревожить теплых губ, нежно мурлыкающих слова ободрения возле самого моего уха. Вот ведь беда какая! Разве я действительно так сильно его не люблю или же просто пытаюсь убедить в этом саму себя? Мне внезапно стало холодно и одиноко…

Умелые мужские пальцы скользнули вниз, нащупывая пуговицы моей рубашки… А я вдруг закрыла глаза и попыталась хотя бы на краткий миг представить, что Генрих — это Астор…

— Это предательство! — забывшись, произнесла я вслух — и тут же прикусила свой коварный язык, уже не раз доводивший меня до греха, но Генрих меня услышал.

— Опять из тебя эти суфражистские[75] мысли поперли! — сердито буркнул он и больно куснул меня за мочку уха. — Вредина! Небось все бы отдала — лишь бы на моем месте вдруг очутился он…

— Да! — видимо, сдуру ляпнула я и жгуче покраснела от стыда. — Прости, само вырвалось…