Принц для Сумасшедшей принцессы

— Окажите мне честь, генерал, — издевательски рассмеялась я, — и попробуйте забрать мой меч силой. Я вызываю вас на поединок!

Демон вздрогнул всем телом:

— Госпожа, я присягал на верность принцу Астору. Я принадлежу к высшему дворянству Нижнего уровня. А кроме того, я мужчина и поэтому никогда не причиню вреда женщине, тем паче супруге моего господина, носящей под сердцем наследника великой династии. Сдайтесь нам, госпожа Ульрика, и обещаю — мы уговорим леди Ринецею помириться с вами. Ради будущего принца… — Он верноподданнически поклонился не мне, а скорее — моему животу. — Умоляю вас…

Солдаты поддержали своего начальника согласованным гулом.

— Мой сын родится свободным, — протестующе прорычала я, поднимая Нурилон. — Он никогда не станет пленником Ринецеи. Защищайтесь, генерал…

Я взмахнула мечом, стараясь достать открытое лицо демона. Тот вынужденно отпрянул в сторону, уклоняясь от моего колющего выпада. Мой удар рассек окованный железом край его щита, глубоко увязая в твердом дереве и металле умбона[42]. Генерал ошеломленно замер, недоуменно хлопая ресницами. Пользуясь его минутной растерянностью, я выпустила рукоять Нурилона и рванула из ножен одну из Алатор, короткую, а потому — более удобную для схватки грудь в грудь. Рахсагор отбросил искореженный щит и потянулся к ножу на поясе. Но я оказалась проворнее. Не оставляя ему времени на размышление, я сильно ударила его головой в лицо и, обхватив рукой за плечо для усиления удара, вогнала острие даги ему под ребра, с каким-то озверелым наслаждением ощущая, как Игла пробивает кольчугу и со страшным скрежетом входит глубоко в тело, пронзая мышцы…

Генерал обвис у меня в руках, обдав мое лицо потоком черной крови, хлынувшей у него изо рта.

— А-а-а! — горестно завопила Ринецея.

— Слава принцессе Ульрике! — хором грянули мои бойцы.

— Слава! — неожиданной поддержкой раздалось совсем близко.

Наша конница неслась во весь опор, торопясь спасти тех, кого еще было возможно спасти. И тогда Ринецея взмахнула белым носовым платком, поднимая в воздух стаю горгулий…

Притиснутая к скале и закрытая телами беснующихся лошадей, я видела лишь бессильно мечущегося Кса-Буна, изрыгающего проклятия, да ощущала жуткий запах паленой плоти. Там заживо сжигали наших друзей, а я ничего не могла с этим поделать.

— Боги! — отчаянно завопила я, падая на колени. — Бабушка Смерть, подскажи мне, чем я могу помочь своим друзьям. Астор, помоги же мне — я не смогу жить без них, ведь их гибель останется на моей совести…

— Пой! — едва слышным шепотом пришел ко мне приказ королевы Смерти.

— Пой! — нежно подсказал невидимый возлюбленный.

— Пой! — из песка струился голос мертвого Маллера. — Пой, как умеешь петь только ты!

И тогда, переполненная горем и слабой надеждой на спасение, путающаяся в мыслях и пытающаяся хоть чем-то воодушевить погибающих друзей, я запела:

Мне странно, люди перестали
Ценить, как в прошлые века,
Разящий свист холодной стали
И росчерк гордого клинка.

Утопнув в быта перепадах,

Они готовы очернить
Тех, кто остался жить в балладах,
Тех, кто еще умел любить.

Тех, кто носил колет из кожи,

Доспехи, шляпы и плащи.
На них мы слишком непохожи —
Напрасно сходства не ищи.

Но иногда в толпе холодной,

Средь лиц, что змеями скользят,
Я замечаю вдруг голодный,
Живой, зовущий, яркий взгляд,

А в нем — тоску по светлой дали,

Безмолвный крик, души протест
И знак, что, видно, нас создали
Иные боги чуждых мест.

Мы не сумели жить на воле,

Добиться счастья не смогли.
И рвется вопль: «Скажи, доколе
Горят под нами корабли?..

Доколе медлить станем сами?

Ведь мы почти костьми легли
За то, чтоб шхуны с парусами
Достигли краешка земли…»

Но я лелею свет надежды —

Услышать новый всплеск имен!
Тех, кто способен жить, как прежде,
Храня завет былых времен…

— Ульрика, ты услышана. Заветы храбрецов не пропадут втуне! — Призыв шел с неба. — Держись, я уже здесь!

Я подняла заплаканные глаза…

Над моей головой кружил Эткин, победно раскинувший мощные крылья и изрыгающий клубы смертоносного пламени, на лету сжигающего горгулий демоницы. Обгорелые туши мерзких тварей с душераздирающими воплями падали прямо на войско Ринецеи, создавая жуткую неразбериху.