Принц и нищая

Длинные каштановые волосы были собраны в шаловливый пучок на затылке. Из-под челки, кокетливо приспущенной на лоб, смотрели огромные голубые глаза, глядевшие обиженно и наивно.

На ее приятном лице косметики было немного, ровно столько, чтобы подчеркнуть достоинства его черт.

Игорь раздраженно махнул рукой, и, проговорив, — делайте что хотите, — вышел и направился в свою комнату.

Гриша последовал за ним.

Около дверей своей комнаты Игорь остановился и задумчиво проговорил:

— Ты знаешь, я сейчас поглядел на мать другими глазами… Она очень красива… И совсем не старуха.

Гриша заметил:

— Ей еще нет сорока. Когда Лев Толстой писал свои романы, женщины тридцати лет считались старухами. Анне Карениной было всего двадцать шесть лет, а она считалась уже почтенной матроной. Сейчас времена изменились…

— Да, да, — сказал Игорь. — Она очень красивая женщина. И знаешь что… Мне показалось, что она совсем не расстроена смертью отца.

Гриша промолчал.

— Вот что… — сказал Игорь, взявшись за ручку двери. — Я хочу остаться один. Мне подумать надо.

Гриша понимающе кивнул:

— Если понадоблюсь — звони. Я еще немного задержусь тут.

Глава 11

Как только Матвейчук вошел в офис, Михайлов сразу понял, что тот был опять пьян.

Михайлов не любил устраивать разборок с пьяными, потому что это: во-первых, — бесполезно, а во-вторых, чревато ненужными осложнениями.

Однако, он безуспешно искал Матвейчука уже почти месяц. Лично за его здоровье он не беспокоился, — черт с ним, с этим алкашом! Но Матвейчук, перед тем, как исчезнуть, увез с собой документы на получение с железной дороги, пришедших в адрес фирмы, машин.

Как назло, когда пришло с железной дороги уведомление, что прибыли вагоны с машинами, Михайлова не было в офисе, и дура-главбушка не нашла более умного, как сообщить об этом Матвейчуку.

Тот алкаш-алкаш, а сразу сообразил, о чем идет разговор. Он взял у главбушки доверенность и тут же уехал на станцию.

Михайлов вернулся в офис через час, однако главбушка и не подумала поставить его в известность о произошедшем. У нее там какой-то баланс не шел, в какую-то сторону.

На следующий день главбушка с утра завеялась в налоговую инспекцию, и в офисе появилась только ближе к вечеру.

Довольная приперлась к Михайлову в кабинет и начала рассказывать долгую историю о том, как она сидела ночами и сводила баланс. И вот, сдав отчет в налоговую инспекцию, она теперь намекала ему, что ей полагаются премиальные.

Но Михайлов-то знал повадки бухгалтеров: валяют дурака месяцами, а потом спохватываются и за пару дней пытаются сделать работу, которую должны были сделать еще месяц назад.

Вообще-то так полагается вести себя в соответствии с логикой большинства людей, — не спеши выполнять работу, потому что работа не волк и в лес не убежит. К тому же вдруг окажется, что работу не надо будет делать. Но так как всегда оказывается, что работу все-таки надо сделать, то тогда включается второй «дурак», — если не показать, как трудно делается работа, то, как можно ожидать премиальных? Ведь премиальные выдаются только за трудовые подвиги.

Но Михайлов все эти уловки уже давно знал наизусть, и потому главбушке логично ответил, что за работу она получает немалую зарплату.

Та, сообразив, что куска на дармовщинку ей не отвалится, начала другую песню, — мол, крутите миллионами, вон — целый вагон машин пришел, а бедной женщине жалко дать небольшую премию.

— Нет! — твердо пресек Михайлов наглое вымогательство.

Главбушка с видом оскорбленной непорочности пошла на выход, и тут Михайлову как ударило в голову, — «а о каких машинах она говорит»?

— Стоп! — скомандовал он и начал допрос. — Вера Григорьевна, ну-ка поясните мне о каких машинах вы только что говорили?

Главбушка мгновенно смекнула, что, если Михайлов не в курсе дел по поводу машин, то, видимо, Матвейчук похозяйничал сам.

А так как Михайлов ее предупреждал, чтобы она без его разрешения не выдавала Матвейчуку информации о делах фирмы, то ждут ее большие неприятности.

Поэтому она немедленно превратилась в абсолютную дурочку, не имеющую понятия о реальной жизни.

— Так о тех машинах, что пришли вчера, — невинным голоском сказала она.

— Вы мне ничего не говорили, — сказал Михайлов, и почувствовал холодок грядущей катастрофы.

— А Вас не было, а на станцию надо было ехать срочно, там за несвоевременную разгрузку большие штрафы начисляют, и я Матвейчуку сказала, — скромно выложила главбушка.

Михайлов подпрыгнул на стуле и завопил:

— Я же запретил вам говорить Матвейчуку о делах фирмы!

Главбушка продолжала изображать невинность застарелой девственницы.

— Но я же не говорила о финансовых делах. Это получение грузов, а про это вы ничего не говорили.

— Дура! — рявкнул Миайлов, как разбуженный от зимней спячки разъяренный медведь, и поторопился на выход. Он еще надеялся, что Матвейчук не успел разгрузить машины.