Принц и нищенка

Разворачиваюсь и возвращаюсь в первый корпус, не могу же я пойти на учебу с цветами. Фил семенит за мной следом, но я несусь, как метеор и его болтовню уносит ветер. Не знаю, что уж он там болтал. Приходится ставить букет в мусорное ведро, предварительно наполнив его водой, на первый урок немного опаздываю, но замечаю, что одноклассники смотрят на меня странно совсем не из-за этого. Уже, наверно, обсудили между собой шоу от Гофмана. На алгебре схватываю пару. На тригонометрии еще одну. К моему удивлению, училка, Маргарита Ивановна, не отчитывает меня, а просит зайти к ней после уроков, пытается понять в каком именно месте у меня произошел пробел в знаниях. Ох, бедная женщина! Какие у меня знания? Их нет! Один сплошной пробел! Несколько часов она пытается объяснить мне примитивные задачи, а я только хлопаю глазами и поражаюсь ее бескорыстному энтузиазму.

Отпускает она меня ближе к четырем, я опять пропустила обед и в желудке неприятно сосет от голода. Спускаюсь по ступенькам со второго этажа и слышу какой-то тихий скулеж. Останавливаюсь, навостряю уши и стараюсь идти тихонечко, пытаясь найти источник звука. Чем дальше спускаюсь, тем отчетливее понимаю, что под лестницей кто-то плачет. Осторожно завернув на последнем пролете, застаю очень странную картину. На полу сидит зареванная, красная Стелла. Ее ноги поджаты к груди, она обхватывает себя руками и горько всхлипывает, по лицу размазана тушь, черные подтеки достают до самого подбородка. Когда наши глаза встречаются, она не перестает плакать, только отворачивает голову и прижимает себя еще крепче.

— Что случилось? — спрашиваю ее настороженно.

— Иди отсюда, Чумичка! — она нервно сглатывает и продолжает плакать.

Я в замешательстве. Уж больно хреново она выглядит. Жизнь в интернате научила меня не добивать раненного и не злорадствовать поражению врага. У нас принято даже после боя жать руки, как в спортивных соревнованиях.

— Не сиди на каменном полу, простудишься…

— Да отцепись… — Стелла закрывает лицо ладонями и ее плечи начинают трястись еще сильней.

Скидываю с плеча сумку и сажусь неподалеку от нее, пол теплый, наверно под ним проходят трубы.

— Иди отсюда! И если кому-нибудь скажешь о том, что видела… — приглушенный звук доносится из под ладоней.

— Я не трепло, Стелла! — заявляю железно.

Достаю из сумки запечатанную упаковку бумажных салфеток, которые нашла в своей ванной и кладу ей на колени. К моему удивлению Голубева их берет, промакивает ими лицо, а потом громко сморкается и швыряет использованную салфетку в угол. Я не знаю отчего так сильно плачет эта золотая девочка, наверняка, ее жизнь одно сплошное удовольствие, но есть у меня одна идея.

— Слушай, если это из-за Гофмана, то это просто…

— Ну какой нафиг Гофман? — она поднимает на меня глаза и от ее тоскливого, горького взгляда я сразу же затыкаюсь, — У меня жизнь рушится со скоростью света, а ты тут про какого-то Гофмана!

Стелла опять всхлипывает, слезы продолжают катиться по ее щекам и лицу, я вижу, как она ловит их губами, а потом прячет их под пальцами.

— Твоя жизнь рушится и ты в отместку рушишь ее другим? — я хмыкаю.

— Да ничего тебе не будет, Чумичка! — говорит устало, — Мне уже всячески намекнули никак тебя не трогать, боятся жалоб в Министерство Образования… Ходи, рыгай в свое удовольствие…

— Оценила, да? — я улыбаюсь.

— Оценила, — слез становится немного меньше.

— Я бы все равно под тебя не прогнулась, Стелла. Меня жизнь не сломала и ты не сломаешь тем более. Неужели в тебе нет ничего человеческого? У меня была возможность пожить хотя бы пол года нормально, как человек… Дальше выпуск и до свидания. Я не в институт не поступлю, ни работу не найду себе нормальную. Из одного дерьма попаду в другое. Может эта информация как-нибудь улучшит твое настроение…

— Мне уже ничего его не улучшит… — она опять тяжело вздыхает.

— Любое дерьмо закончится, ты уж мне поверь! — мне жалко ее, сучку что-то очень хорошо подкосило.

— Сомневаюсь…

— Ладно, Стелла, хорош реветь! Такие, как ты реветь не должны! Соберись уже, развела нюни! Иди дрессируй своих болонок или покорми с руки Лавренова. Если влипла во что-то, обращайся, начистим морду. Дерешься ты, кстати, не плохо, мое почтение. Где так научилась?

— У меня есть старший брат, — бубнит под нос.

— Ну вот! Или просто пожалуйся старшему брату!

Я поднимаюсь на ноги, снова натягиваю сумку на плечо и собираюсь уходить.

— Стой, Чумичка! — говорит в пол голоса, — Ты с Гофманом поосторожнее, а то реветь будешь, не ведись на него, он уже половину школы перебрал, а Антошка второю половину… Он на тебя поспорил, а сейчас по ушам ездит. На меня они тоже поспорили…

— И из-за кого из них ты ревешь?

— Пф! — смотрит на меня, как на дуру, — Сдались мне эти дети! Думают только членами, сегодня одна нравится, завтра другая. В сентябре один с Гришиной зажигал, другой с Никишиной, через неделю поменялись, а еще через неделю испарились. А эти наивные дурехи до сих пор ревут. Поэтому предупреждаю тебя, чисто по женски…

— Ну спасибо тебе за предупреждение. К счастью, на такое я не ведусь! — я улыбаюсь.