«Принц» и «цареубийца». История Павла Строганова и Жильбера Ромма

«Чем больше моему самолюбию льстит то представление, которое возникло у Вас, об отношении ко мне г-на Головкина, тем скорее я обязан вывести Вас из заблуждения относительно предполагаемой Вами его дружбы ко мне или, точнее, четко очертить ее границы. Этот господин слишком хорошо воспитан и образован для убеждения, что некоторая учтивость, приветливость и непринужденность в общении необходимы только для того, чтобы прочнее привязать к себе лиц, приглашенных воспитывать его сына, и уменьшить их корыстолюбие, оказывая им уважение подобным образом. Я никоим образом не хочу думать, что г-н Головкин руководствуется подобными чувствами, даря мне свою дружбу. Мое уважение к нему не допускает такой мысли; и для меня самого она была бы слишком унизительна. Однако, полагаю я, вполне достаточно и того, чтобы его поведение можно было интерпретировать двояко и допускать обе версии, не отдавая предпочтение ни одной из них».

Однако в дальнейшем Головкин, похоже, так и не дал Ромму каких-либо оснований сомневаться в искренности своих чувств. Граф продолжал выказывать риомцу свое благорасположение, охотно делился с ним новостями, услышанными при дворе, приглашал погостить в своем загородном имении, ввел в круг своих друзей.

Именно через Головкина Ромм познакомился с его приятельницей и соратницей по различного рода филантропическим начинаниям Мари-Генриеттой Августиной Рене, графиней д’Арвиль (1749–1836), которая вскоре также стала постоянной покровительницей молодого риомца. Эту просвещенную аристократку отличала, по свидетельству современников, масса достоинств. «Она имела привлекательную внешность, была умна, нежна, весела. Я не знала в обществе человека более надежного и приятного, чем она», – писала о ней мадам Жанлис в своих мемуарах.

Впервые имя графини д’Арвиль упоминается Роммом в послании от 30 сентября 1776 года, но вполне возможно, познакомились они гораздо раньше. В письме от 24 октября 1775 года Ромм сообщает друзьям, что некая «уважаемая персона» хотела бы приобрести большую овернскую корову, дающую много молока. Не исключено, что этой уважаемой персоной как раз и была мадам д’Арвиль, которая в то время занималась филантропическим проектом выкармливания коровьим молоком младенцев, брошенных матерями.

Неоднократные упоминания в письмах Ромма о дружбе с графом Головкиным и встречах с различными парижскими знаменитостями, видимо, произвели на его риомских корреспондентов излишне сильное впечатление, из-за чего у них сложилось явно преувеличенное мнение об успехах их земляка в покорении Парижа. Риомцы попросили Ромма оказать протекцию их общему другу Ж. Демишелю, человеку доброму, обаятельному и неглупому, но страшно невезучему как в семейной жизни, так и во всех коммерческих делах, которыми он пытался заниматься. Ромм согласился помочь Демишелю устроиться на хорошую службу, но при этом счел необходимым заметить Дюбрёлю: «Позвольте мне Вам сказать, мой дорогой друг, что Вы питаете иллюзии относительно моего места в обществе; оно далеко не столь значительно, как Вы предполагаете. Я по-прежнему всего лишь очень скромный учитель математики, чей кредит столь же ограничен, как и состояние».

Тем не менее наличие таких покровителей при королевском дворе, как граф Головкин и графиня д’Арвиль, давало Ромму важный козырь в той сложной игре по завоеванию столицы, которую он вел уже более полутора лет, – козырь, не использовать каковой было бы просто неразумно. И в начале 1776 года Ромм предпринял попытку радикально изменить ситуацию, чтобы, не тратя годы на трудоемкое и дорогостоящее изучение медицины, обрести желанное место, дающее высокий общественный статус и достаток.

Анн Робер Жак Тюрго (1727–1781) успешно сочетал в себе блестящие способности ученого – экономиста, философа, историка – с даром практика-администратора, который он сначала проявил на посту интенданта Лимузена, а затем, в 1774–1776 годах, – главы правительства