– Сейчас он, похоже, служит моему дяде Сухаю. А как Кергма?
– Не знаю. Это было так давно.
Я прижал ее к себе, чтобы согреть.
– Спасибо, что ты ждала здесь в своем долгом сне, дабы поприветствовать меня.
– Это больш-ше, чем дружелюбие и приветс-ствие.
– Больше? Что же тогда, Глайт? Что это значит?
– Мне ес-сть что показать тебе. Идем.
Она мотнула головой. Я последовал в указанном направлении – туда, где коридоры расширялись. Я ощущал, как Глайт дрожит на моей руке, время от времени чуть слышно мурлыча.
Вдруг голова ее поднялась напряженно и стала слегка покачиваться.
– Что случилось?
– Мыш-ши, – произнесла она. – Мыш-ши близко. Я долш-шна поохотитьс-ся… пос-сле того, как покаш-шу тебе… это. Завтрак…
– Если ты хочешь сначала поесть, я подожду.
– Нет, Мерлин. Ты не долш-шен опоздать, что бы ни… привело тебя с-сюда. Что-то ваш-шное в воздухе. Позш-ше… пирш-шес-ство… паразиты…
Мы вступили в широкую и высокую часть галереи, освещенную небесным светом через стеклянную крышу. Четыре большие части металлической скульптуры – в основном бронза и медь – асимметрично располагались вокруг нас.
– Дальш-ше, – сказала Глайт. – Не здес-сь.
Я повернул направо за следующий угол и двинулся вперед. Вскоре мы подошли к очередному экспонату – на этот раз походившему на металлический лес.
– Потиш-ше теперь. Потиш-ше, дорогой демончик.
Я остановился и принялся изучать деревья – светлые, темные, ясные, тусклые. Железные, алюминиевые, латунные – хороши. В те давние годы, когда я последний раз приходил сюда, ничего подобного не было. Не удивительно. Другие места тоже немало изменились.
Я зашагал вдоль леса.
– Теперь. Здес-сь. Поверни. Обратно.
Я зашел в лес.
– Дерш-шис-сь правее. Вот это, выс-сокое.
Дойдя до кривого ствола самого высокого дерева, я остановился.
– Это?
– Да-с-с. Преодолей его… вверх… пош-шалуйс-ста.
– Ты имеешь в виду – залезть на него?
– Да-с-с.
– Хорошо.
Единственное, что приятно в стилизованном дереве, так это то, что оно закручено, заверчено и сплетено таким образом, что ставить руки и ноги на нем гораздо удобнее, чем кажется на первый взгляд. Я ухватился, подтянулся, нащупал место для ноги, вновь подтянулся, двигаясь вверх.
Выше. Еще выше… Футах в десяти от земли я остановился.
– Ух. Ну и что мне здесь делать?
– Лезь выш-ше.
– Зачем?
– С-скоро. С-скоро. Ты узнаеш-шь.
Я поднялся еще выше и тут ощутил – не столько зуд, сколько некое напряжение. Такое у меня иногда было, когда я попадал в опасное место.
– Там, наверху, путь, – сказал я.
– Да-с-с. Я леш-шала, оплетя ветку голубого дерева, когда Mac-стер Теней открыл путь. Его потом умертвили.
– Наверное, путь ведет к чему-то важному.
– Наверное. Я не лучш-ший с-судья в людс-ских делах.
– Ты пробиралась туда?
– Да-с-с.
– Значит, это не опасно?
– Нет.
– Отлично.
Преодолевая силу пути, я взобрался выше, пока обе ноги не оказались на одном уровне. Затем расслабился и позволил пути втянуть меня.
Я вытянул руки, на случай, если придется приземляться на не самую ровную поверхность.
Пол был аккуратно выложен плитками – черными, серебряными, серыми и белыми. Справа был геометрический орнамент, слева – мозаика, что представляла Преисподнюю Хаоса.
Впрочем, я смотрел вниз всего несколько мгновений.
– Господи всемогущий!
– Я была права? Это ваш-шно? – произнесла Глайт.
– Это важно, – отозвался я.
ГЛАВА 6
По всей часовне стояли свечи, многие с меня ростом и чуть ли не такие же толщиной. Некоторые были серебряные, некоторые – серые, несколько черных, несколько белых. Они стояли на разной высоте, причудливо расположенные на скамьях, полках, точках пересечения узора на полу. Тем не менее не они давали основное освещение. Оно приходило сверху, и сначала я предположил, что сюда льется дневной свет. Но, глянув вверх, дабы оценить высоту свода, я увидел светильник – большой голубой шар за решетой темного металла.
Я сделал шаг вперед. Пламя ближайшей свечи затрепетало.
Я обратил лицо к каменному алтарю, что заполнял нишу напротив меня.
Черные свечи горели по обе ее стороны; серебряные, поменьше, мерцали прямо на нем. Мгновение я просто осматривал алтарь.
– Похош-ше на тебя, – заметила Глайт.
– Я думал, твои глаза не различают двумерных изображений.
– Я долго ш-шиву в музее. Почему твой портрет запрятан так тайно?
Я подошел ближе, пристально вглядываясь в икону.
– Это не я. Это мой отец – Корвин из Амбера.
Серебряная роза стояла в вазе перед иконой. Была ли она настоящей или искусственной в том или иной смысле этого слова, сказать я не мог.
И Грейсвандир лежал там же, на несколько дюймов выдвинутый из ножен. Я почувствовал, что он – настоящий, а тот, который носил призрак Образа моего отца, – лишь копия.
Я поднял меч и вытащил из ножен. Возникало ощущение мощи, когда я держал его, размахивал, бил, делал выпад, наступал…
Ожил спикарт, центр паутины сил. Мне вдруг стало неловко.
– А это отцовский клинок, – пояснил я, возвращаясь к алтарю и вкладывая оружие обратно в ножны. Как не хотелось оставлять его здесь.
Когда я вернулся, Глайт спросила:
– Это ваш-шно?
– Очень, – сказал я, в то время как путь нес меня обратно на верхушку дерева.