Принц (ЛП)

- Тело еще даже не остыло. Элеонор отсутствует всего день, а ты уже пытаешься снова затащить меня в постель?

- Снова? – Кингсли засмеялся, закатив глаза. – Всегда. Ты удивлен?

Сорен пожал плечами.

- Не особо. Расскажи мне о своем призраке.

На тумбочке лежала папка. Почти нехотя поднявшись, Кингсли взял ее в руки и принес.

Сорен на мгновение задержал взгляд на Кингсли, перед тем как взять у него черную папку и открыть ее. Он изучал ее содержимое, прежде чем снова закрыть файл и вновь посмотреть на Кинга.

- Это наша школьная фотография. У Элеонор есть копия. И что с того?

Кингсли взял файл и открыл его. Тридцать лет испарились в этом пространстве между его взглядом и фотографией, на которую он смотрел. Тридцать лет исчезло в мгновении ока.

Кинг по-прежнему помнил тот день, когда было сделано фото. Его ближайший друг из школы Святого Игнатия по имени Кристиан получил на Рождество камеру и решил, что однажды он будет работать на National Geographic*. Первыми животными, на которых он охотился со своим объективом, были его однокурсники. В тот день, день, когда было сделано фото, Кингсли и Сорен исчезли в лесу за школой и повздорили. Под школьной формой тело Кинга было в синяках и рубцах, покрывающих почти каждый дюйм его спины и бедер. Единственными видимыми отметками оказались два небольших синяка, по форме напоминающие отпечатки пальцев, что остались на его шее от акта, которым закончилась стычка.

- У меня тоже есть копия фотографии, - признался Кинг. - Я хранил ее всю свою жизнь.

- И? – Сорен забросил ногу на ногу в ожидании.

- И… -  Кингсли вытащил фото из файла и перевернул его. На обратной стороне кто-то написал свои инициалы. Белизна бумаги выцвела и пожелтела. - Это не моя копия. Это оригинал.

Сорен, прищурившись, взглянул на Кингсли.

– Оригинал?

Кингсли кивнул.

- Я получил ее по почте вчера. Ни записки. Ни письма. Ни обратного адреса на конверте. Фотография в папке и больше ничего.

Сорен какое-то время хранил молчание. Кингсли ждал.

- Почтовый штемпель?

- Нью-Гемпшир - твой дом, милый дом.

Сорен медленно поднялся на ноги и прошел к окну. Раздвинув шторы, он пристально посмотрел на городской пейзаж Манхэттена. Кингсли выписал бы ему чек на миллион долларов прямо здесь, чтобы узнать, о чем он думал. Но он очень хорошо знал Сорена. Деньги ничего не значат для него. Секреты были более ценной валютой.

- Это не Элизабет, - сказал Сорен.

Кингсли встал возле него, наблюдая, как он взирал на город своими серыми глазами.

- Ты в этом уверен?

- Какой у нее может быть мотив? Зачем красть досье Элеонор из твоего офиса? Зачем отправлять тебе эту фотографию?

- Ты знаешь Элизабет лучше, чем я. Она посвятила всю свою жизнь помощи детям-жертвам насилия.

- И?

- Ты и твоя Малышка? Что бы твоя сестра почувствовала, если бы узнала о вас двоих?

- Элеонор тридцать четыре.

- Ей не было тридцать четыре, когда ты влюбился в нее. Я знаю, ты не сделал ничего плохого с ней. Я знаю, что ты оберегал и защищал ее даже от самого себя, несмотря на то, что твоя собственная зверушка умоляла тебя не делать этого. Но увидела бы Элизабет все в таком же свете?

Сорен выдохнул, нахмурившись.

- Нет. Нет, Элизабет не стала бы. Она предположила бы худшее, предположила, что я был, как и наш отец.

- Твоя сестра еще более травмирована, чем ты, P`ere Стернс. Она первая уничтожит тебя, даже не удосужившись задать вопросы.

- Возможно. Но она не пошла бы на это, когда было бы достаточно одного телефонного звонка.

- Элизабет сделала бы все, что в ее силах, чтобы уничтожить тебя, если бы узнала о тебе и твоей зверушке. Но да, это, кажется, не в ее стиле. Или в стиле твоей зверушки.

Когда он сказал “зверушки”, Сэди подняла массивную голову и уставилась на него с благоговейной преданностью. Если бы только всех женщин в его мире было так легко контролировать.

Кингсли еще раз взглянул на фотографию. Элизабет, сестра Сорена, красивая женщина даже в возрасте сорока восьми. Красивая, но сломленная. Нет, гораздо больше, чем сломленная, разбитая вдребезги. Кингсли был в ее обществе лишь несколько раз, но он встречал французских солдат, ветеранов войны, мужчин, которые освобождали лагеря смерти и видели, как нацисты ставили Париж на колени, с меньшим количеством призраков в их глазах, чем в глазах сестры Сорена. Если бы она была просто изнасилована своим отцом в детстве, то она, возможно, выжила без тех душевных ран, что она носила на сердце. Но она обратила свою темноту на собственного брата. С той поры, когда она перестала быть жертвой и сама стала преступницей, никто не смог бы предугадать, на что такая израненная душа была способна. Кингсли знал, что значит израненная душа, в конце концов, он сам обладал такой.

- Кто же тогда? - спросил он, скользнув в пространство между Сореном и окном. Сорен сверкнул на него взглядом. Кинг только усмехнулся, ожидая, когда тот отодвинется. Он этого не сделал.