Принц на белом коне

Вот дьявол! Да как же это я так? Первый раз в жизни забыла. И не только забыла, но и не успела. Господи, что ж я завтра скажу ей? – думала она, расхаживая взад-вперед по спальне. Мысли о предстоящем свидании временно покинули ее, вытесненные другими проблемами. Почему я за последние две недели написала не больше двух страниц? Как я могла наплевать на все обязательства? Они же всегда шли мне навстречу, всегда, особенно Джин, а я... Ну что же мне ей сказать, что?

Сев на кровать, Саманта рассеянно провела пальцами по разложенному на ней новому платью и улыбнулась, таким чувственно-нежным ощущением наполнило ее прикосновение к тонкой ткани. И покаянные размышления о невыполненной работе скользнули прочь, а на их место пришли мечты о светлом и радостном будущем, которое начнется сегодня. В любую минуту.

Да, пожалуй, я надену все же его. Не исключено ведь, что после бара мы действительно пойдем ужинать в ресторан, где можно будет потанцевать. Ему будет приятно прикоснуться ко мне, обнять за талию, прижать к себе.

Она прикрыла глаза и стала негромко напевать, представляя, как будет покачиваться в объятиях сильных мужских рук, как их тела и головы будут соприкасаться, как он вдохнет тонкий аромат ее духов и легко поцелует в волосы, а потом немного отодвинется и проникновенно заглянет ей в глаза с немым вопросом, на который она так же молча ответит – да. И их губы сольются в долгом и сладостном поцелуе, который будет длиться целую вечность...

Щеки Саманты покрылись нежным румянцем, грудь вздымалась от учащенного дыхания, соски напряглись, превратившись в твердые, упругие виноградины, а низ живота сжался и начал болезненно пульсировать, томясь по давно забытому ощущению твердого и горячего члена внутри.

Она выгнулась и застонала, мысленно рисуя упоительную картину – Доналд ставит на стол нетронутый бокал с вином, подходит к ней, подхватывает ее на руки и несет к ближайшему дивану. Осторожно кладет ее и сам опускается рядом на колени и медленно-медленно принимается ласкать волнующуюся под гладкой тканью грудь. Ее руки поднимаются, обвивают его шею, пальцы гладят темные густые волосы. Их губы встречаются и сливаются в новом, еще более страстном поцелуе, и вот она уже ощущает, как его рука начинает движение вниз, туда, где она уже истекает соком ожидания...

Саманта резко села, задыхаясь, не в силах больше выносить этой сладостной муки...

Боже, что же со мной творится? Я совершенно спятила, настолько, что готова отдаться буквально первому встречному, в ужасе думала она, пытаясь отогнать видения и прийти в себя. Надо что-то делать, сейчас же, немедленно, иначе опозорюсь при первом же свидании.

Ну и наплевать, зато станешь счастливой хоть на полчаса, шепнул внутренний голос. Сколько можно изводиться от одиночества? Урви то, что жизнь готова дать тебе сейчас, сегодня, в эту минуту, и не строй долгосрочных планов. Тогда все будет тип-топ.

Заткнись! Я не какая-нибудь дешевая потаскуха, вешающаяся на шею любому, кто носит брюки! Я не желаю, не желаю... нет...

Не желаешь? Ах ты чертова идеалистка! Ну тогда отправляйся в душ, да воду пусти похолоднее, а то распалилась-то как сучка в самой поре, насмешливо посоветовал ее собеседник.

Саманта покорилась, осознавая справедливость этого заявления, и спустя пять минут появилась из ванной, завернутая в полотенце, выбивая зубами барабанную дробь. Однако средство оказалось верным – сладострастные мечты покинули ее в ту самую секунду, как первая ледяная капля коснулась разгоряченной кожи.

Растеревшись как следует и уняв дрожь, она приступила в третий раз за вечер к макияжу и причесыванию. А когда завершила этот процесс и кинула быстрый взгляд на часы, то увидела, что время приближается к десяти...

А Доналд Мередит так и не позвонил...

8

Это были не плач и не рыдания, это была настоящая истерика. Она стонала и завывала, как смертельно раненный зверь, слезы лились из глаз непрерывным потоком, из носа тоже текло – очень неженственно и неизящно, краски, только что старательно наложенные, расплывались по мокрому лицу разноцветными пятнами, превращая интересную женщину в отвратительную уродину. Но Саманту вопрос внешности уже не беспокоил. Ибо она только что мысленно пережила бурный роман и внезапно узнала, что он окончился, так и не начавшись.

Однако даже самое ужасное горе не длится вечно. И постепенно Саманта стала затихать, вой и стоны перешли во всхлипы, интервалы между ними стали увеличиваться, и вот уже она нашла в себе силы спуститься на кухню, отыскать бутылку бренди, который использовала в редких случаях, когда решалась приготовить торт или кекс, и плеснуть щедрую порцию в чашку.

Первый глоток ошпарил рот и внутренности и заставил ее закашляться, но второй скользнул вниз плавно и гладко и вернул ей способность дышать и думать. А одновременно пришел гнев – не обида, но яркий, всепоглощающий гнев.