– Эй, я еще жив? – не могу долго его слушать, каждая фраза отдает тупой болью, а эта не совсем логичная речь выводит меня из, без того шаткого, психологического равновесия.
– Эй, эй… не надо никого и ничего уничтожать в моем организме, – возмущаюсь я. – Помоги мне выбраться. Если я неприкосновенный там объект, существо, тварь человеческая, помоги чем сможешь, защити испытавшего там какое–то прикосновение, меня!
– Хитрый робот, бейся сам, да?
–Молчи! Стой, хватит, – голова уже пульсирует незатухающей болью. – Как я могу это использовать?
– Кратко!
– Отпусти меня, боль невыносима!! – взревел я, понимая, что, наконец, слышу свой собственный голос.
Ночь, тишина. Шевелю пальцами рук, чувствую своей кожей все. Тело, что секунду назад не ощущал, теперь охватил озноб. Перевернулся на бок, попытался встать. Не вышло… Хочу понять… осознать случившееся. Уже ночь, хотя пять минут назад был полдень. Четко помню те короткие тени, что бросал забор у пещер. Неужели наше общение затянулось на такой срок? Паука нигде не ощущаю, его нет поблизости. Ушел зараза. Ресурсы видите ли у него на исходе. А я… я заболел. Жар бьет по щекам и моему единственному глазу. Иду на четвереньках, прощупывая путь. Вижу тусклый краешек света. По мере движения он все больше и больше. Это одинокий факел, освещает выход. Вокруг никого. Молох ночью гуляет, все знают это и боятся быть сожранными. Но вместо паука сейчас брожу я.
В голове обрывки нашей беседы, новая и новая информация, которую я вспоминаю, будто говорил с ним долго, а не перекинулся парой фраз. Понимаю, что нащупал важное, древнее, невероятное. Но эта лихорадка возвращает меня в реальность, заставляет концентрироваться на плохом самочувствии и дискомфорте.
Дополз до деревянных ворот. Ощущаю, что местные не спят. Гам, суета. Чувствую запах едкого дыма… что–то горит. Отчаянные крики, чьи–то команды, беготня. Донесся шум падающих конструкций. До меня, наконец, дошло… На аборигенов кто–то напал. Ну почему я так уверен, что это Нина!
Не знаю, как нашел в себе силы встать на ноги, поднять какую–то палку, ею оказалась мотыга. Нужно переждать в пещере, там меня будет охранять робот «ахэи», с этой мыслью иду назад. Приближающиеся шаги ввергли в некое отчаяние. Нет сил сопротивляться. Я не в том состоянии. Забор выломали и ринулись на меня, ослепляя светом факелов. Как же больно глазу.
Сбивают с ног, ожидая жестокое сопротивление. Но мое тело ломит, оно не желает слушаться. Оставьте меня в покое…
***
– Достаточно только головы, – раздался голос Нины. – Что с ним возиться?!
– Я против, и ты обещала, – раздался голос Лары. Я приоткрыл глаз, ощущая дискомфорт от дневного света. Лежу на какой–то телеге, которая катится по неровной дороге, колесами натыкаясь на мелкие камни. Тряска болезненно отдает в спину. А внутри ощущения, будто органы на ниточках подвешены и бьются друг о друга. Сбоку от меня ковыляет разбойница. Картинка смазана, в каком–то полусне нахожусь, уши заложило, сглотнуть слюну больно. Из груди вырвался кашель. О Великие, как же хреново.
– У него горная лихорадка. А мое терпение на исходе, – ворчит Нина.
– В селенье лекарь, – слышу голос Виоллы. – Двое суток, и мы поднимем его на ноги.
Не ожидал, что ведьмочка будет с ними. Да еще и на равных правах, похоже…
– А смысл?! – прогнусавила Нина.
– Хочу его расспросить, – выдавила Лара.
– И я, – поддержала ведьмочка. – Он знает, что–то важное.
Вот же сучки–то а…