Принц со шрамом (ЛП)

— Я отчаянный мужчина, Сара.

Мои пальцы сжимаются вокруг ее горла, другая рука обхватывает ее талию и скользит вниз, пока мой большой палец не прижимается к этому идеальному сладкому, набухшему пучку нервов, который умоляет меня уделить ему внимание, пока она не потеряет сознание от удовольствия.

— Скажи, — повторяю я. — И я заставлю тебя кончить так сильно, что потом мне придётся собирать тебя по кусочкам.

Она вдыхает, и даже звук ее вздоха вызывает во мне такое сильное возбуждение, что я прикусываю щеку до крови.

— Твоя, — шепчет она.

Я проникаю в нее одним мощным толчком.

Мы оба стонем, и я начинаю двигаться в наказывающем темпе, мои яйца шлепаются о ее клитору, а бедра хлопают по её красным и нежным ягодицам. Мои глаза впиваются в нее, и тепло обволакивает все мое тело, заставляя дико желать кончить в нее, хотя бы немного, просто чтобы узнать, каково это.

Мои яйца подтягиваются, пока не оказываются почти на одном уровне с основанием моего члена, и я наклоняюсь вперед, вгрызаясь в нее как животное, мои колени скребут по каменному полу до крови.

— О Боже, — кричит она, ее тело вибрирует.

Можно ли ревновать к Богу? Потому что когда Его имя слетает с ее губ, мне хочется перерезать себе вены и полететь в его царство, чтобы сжечь его дотла.

Моя рука снова ударяется о плоть, на этот раз сильнее, в ярости от того, что она смеет называть Его имя, когда это я разрываю ее на части. Злюсь, что она думала убить меня, прежде чем дать мне удовольствие погрузиться в ее сладкую киску в последний раз.

— Ты будешь произносишь мое имя, когда кончаешь на моем члене, ma petite menteuse. И ничье другое.

Я обхватываю ее за талию, крепко сжимаю и провожу кончиками пальцев вниз, пока они не щипают ее клитор, и она не вскрикивает.

— Тристан! — снова вскрикивает она, ее стенки становятся мокрыми, когда она напрягается вокруг моего члена.

— Правильно, Маленькая Лань. Это я свожу тебя с ума. Только я.

И тут она взрывается, мое имя срывается с ее губ, и это все, с чем я могу справиться, мои мышцы напрягаются, а зрение отключается, когда густая сперма извергается из моей головки, пульсируя, пока я покрываю ее изнутри. Мои пальцы впиваются в ее бедра, и я смотрю вниз, наблюдая, как густые белые струйки вытекают из ее киски и скользят вниз по моему члену.

Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.

Задыхаясь и изнемогая, я опускаюсь на ее спину, оставляя ленивые поцелуи вдоль ее позвоночника и зная, без сомнения, что она — единственное, что когда-либо имело значение, и единственное, что когда-либо будет иметь.

46. Сара Б.

Тристан проводит пальцами по моим рукам, прижимаясь к моей обнаженной спине, когда мы лежим в его постели. Я впервые в его комнате, но она именно такая, какой я ее себе представляла: богатая бордовая мебель и черные шелковые простыни. Остатки его спермы прилипли к внутренней стороне моих бедер, но я слишком измучена, чтобы вытирать ее, мой разум и тело ведут войну внутри меня, собирая последние частицы моей энергии и перемалывая их в пыль.

Мои ягодицы горят, а мои эмоции растрачены. И я все еще чувствую себя неспокойно.

Но я не буду лгать себе. Я не могу убить его, хотя знаю, что должна. Делает ли это меня эгоисткой или слабой женщиной, я не уверена. Возможно, это делает меня и той, и другой.

— То, что случилось с Тимоти… — начинает он.

Мои легкие судорожно сжимаются.

— Я не посылал их туда, — продолжает он. — Я категорически запретил им прикасаться к тебе.

Его слова просачиваются сквозь меня и копошатся в моей груди, пытаясь найти место, где можно обосноваться. Я верю ему, и это, наверное, делает меня самой глупой женщиной на свете, но если он чувствует хотя бы часть того, что чувствую к нему я, то я ни на секунду не сомневаюсь, что он никогда не хотел причинить мне вреда.

Я приставила лезвие к его яремной вене, но так и не смог довести дело до конца.

— Мой отец был моим лучшим другом, — мурлычу я, перекатываясь на спину, пока не оказываюсь в клетке между его руками. — Он с ранних лет учил меня, что если я девочка, это не значит, что я должна быть кроткой и смирной.

Тристан ухмыляется.

— Он хорошо тебя научил.

Я сужаю глаза, сглатывая тошноту, которую разговор о моем отце провоцирует в глубине моего нутра.

— Да, хорошо. Он был герцогом. Ты знал об этом?

— Знал, — он кивает, кончиками пальцев проводя по краю моей линии волос.

— Он любил наш народ. Поэтому, когда средства перестали поступать, предприятия закрылись, а люди потеряли свои дома… ему было плохо из-за этого, — я сглатываю. — Он передавал мне по чуть-чуть денег, которые мог наскрести, и теплую шерстяную одежду и посылал меня в густую ночь, чтобы я отнесла их нуждающимся.

— Похоже, это был великий человек.

— Он был таким, — узел разбухает в моем горле. — Когда он умер, горе захлестнуло меня, но еще больше я помню, как тонула в гневе.

— Мне хорошо знакомо это чувство, — отвечает он.