На самом же деле тенор не укусил и не поцеловал ее (как считают сентиментальные поклонники Корелли) — он замыслил более утонченное возмездие. Когда Турандот пела «La mia gloria e finita» («Конец моей славе»), Корелли, не обращая внимания на то, что большая часть публики, естественно, не понимала итальянского, с готовностью подтвердил: «Si, e finita!» («Да, конец!»). Это казалось объявлением войны. «Но напротив, — говорит в интервью Биргит Нильссон, — именно с этого эпизода и началась наша подлинная дружба». Биргит Нильссон обладала прекрасным чувством юмора и очень ценила наличие его у других. Так, например, общеизвестен тот факт, что певица не смогла «сработаться» с Гербертом фон Караяном. Когда Рудольф Бинг спросил ее мнение о выдающемся австрийском дирижере, Нильссон тут же ответила, что просто не может работать с человеком, у которого напрочь отсутствует чувство юмора. Может быть, именно потому была так прочна дружба шведской сопрано и генерального директора «Метрополитен», что оба они были известными острословами, и это, вероятно, помогало им выходить из многочисленных сложных ситуаций. Нередко они подшучивали друг над другом — в основном, над такой чертой как скупость (у Бинга эта скупость диктовалась, естественно, его должностными обязанностями). Как-то шефа «Мет» спросили, трудно ли было сотрудничать с Нильссон? «О нет, что вы! — ответил он не задумываясь. — Вы только должны были платить ей столько денег, сколько она того желала, и получали взамен самый чудесный голос, какой только можно себе представить». В свою очередь, когда при оформлении налоговой декларации Нильссон был задан вопрос, имеет ли она на содержании иждивенцев, она незамедлительно ответила: «Да, конечно! Рудольф Бинг!»
Итак, никакого «соперничества» в обывательском смысле слова у Корелли и Нильссон не было, а если недоразумения случались, то они легко разрешались, тем более, что в трудных ситуациях на помощь всегда приходил Бинг, как никто другой умевший сглаживать любые конфликты. Впрочем, и сами певцы без всяких посредников могли вполне мирно выйти из сложной ситуации. Биргит Нильссон вспоминает: «Когда мы вместе записывали «Аиду», произошел один эпизод, в котором Корелли показал себя на редкость великодушным и добрым человеком. В моей партии в сцене триумфа есть высокое до, и тенор захотел его спеть вместе со мной. Когда мы услышали первый записанный вариант, его до не было слышно и нам пришлось записать этот фрагмент повторно. Но на этот раз, очевидно, операторы открыли микрофон Франко слишком рано и уже не было слышно моей высокой ноты. Для сопрано сцена триумфа — самая выигрышная во всей опере, к тому же это до — мое, оно не для него писалось! Я так рассердилась, что пошла к оператору и сказала ему: «Здесь во мне не нуждаются. У вас есть своя Аида, которая поет мое до, поэтому я ухожу». Оператор пришел в ужас от мысли, что ему придется передать эти слова Франко, он просил меня остаться и записать сцену заново, но я настаивала: «Нет, он споет мою партию гораздо лучше меня!»
Я уже и впрямь собралась уходить, когда Франко, которому оператор все рассказал, догнал меня. «Биргит, мы были не правы, — сказал он мне, — я не буду петь это до, прости меня, прости».
Остается только добавить, что после злополучного инцидента в Бостоне Леопольда Стоковского заменил Курт Адлер и больше престарелого маэстро в «Метрополитен» не приглашали.
В апреле 1961 Корелли выступил в «Дон Карлосе» вместе со своими старыми знакомыми еще по европейским выступлениям: Марией Куртис-Верной, Джорджо Тоцци и Джеромом Хайнсом. Но были и новые встречи на сцене — например, с басом Германном Уде. В мае в Детройте — впервые на американском континенте — Франко спел в «Аиде», где появился на сцене с певцом, которому суждено было стать одним из его самых постоянных партнеров — басом Эцио Фладжелло.
В разгар лета Корелли возвратился в Италию. Он блистательно спел Андре Шенье в венецианском театре «Ла Фе-ниче», а затем приехал в Верону, чтобы спеть «Кармен». На генеральной репетиции 26 июля присутствовали его старые друзья: Джульетта Симионато, Этторе Бастианини и Рената Скотто. С ними он должен был выступить в семи спектаклях на сцене знаменитой и столь любимой Франко «Арены». Правда, несколько смущал довольно молодой и не особенно опытный дирижер — маэстро Савицкий, американец русского происхождения, который до этого успел вызвать раздражение своей некомпетентностью в качестве оперного дирижера не только у исполнителей главных партий, но даже у безропотного Пьеро де Пальмы, тенора-компримарио, замечательного профессионала.