Плечи Дженнака опустились, мышцы на груди расслабились, ладони соскользнули с бедер; он облокотился на подушку, сменив позу решения одной из поз отдыха.
– Не думаю, – сказал он, – что дело дойдет до битвы. Выкуп, предложенный Чантаром, велик; даже глупцам это ясно, а Тегунче и Оро'сихе не глупцы! И Ах-Шират имеет достаточно мудрости, чтобы отличить тень обезьяны от блеска жемчугов. Ну, а Одо'ата… – он презрительно поморщился. – Пройдет немного времени, двадцать или тридцать лет, и Одо'ата лишится сил или отправится в Чак Мооль… Судьбы мира решат без него! Другое меня тревожит…
– Храм?
– Нет, скорее планы премудрого Чантара. Если станут они реальностью, если все случится так, как он предвидел, костер войны погаснет в Эйпонне, а вспыхнет в Риканне. Вспыхнет, так или иначе! И еще одно… – Дженнак нахмурился, взирая на пустые чаши, потом перевел взгляд на свечу, где оплывала пятнадцатая пестрая полоска. – Еще одно, – повторил он. – Мы, владыки Срединных Земель, делим сейчас Земли Восхода будто пустошь, населенную зверями и птицами. Но ведь это не так! И в тех краях живут люди, пусть не знающие истинных богов и завещанных ими искусств, но – люди! Что они скажут? Что скажешь ты, Амад? Ведь по нашему соглашению земли бихара станут Уделом атлийцев и тасситов!
Певец пристроил на колене лютню и извлек долгий протяжный аккорд.
– Скажу, мой господин, что делили вы вчера не земли, а кусок раскрашенного пергамента. До земель нужно еще добраться! А о моих родных краях я не тревожусь. Немногими благами одарил нас Митраэль, то есть среди них и такое: в пустынях бихара могут жить только бихара!
Вечером Дня Попугая, предшествующего Дню Голубя, Дженнак вновь различил барабанный рокот. Доносился он издалека, был вполне отчетливым, но негромким и будто бы звучал и со стороны берега, и со стороны моря; чтобы точней определить направление, пришлось подняться на сигнальную площадку Зала Сорока Колонн. Здесь, вместе с двумя мускулистыми крепкими воинами-майя, дежурившими при трех барабанах, Дженнак и выслушал сообщение до конца.
– Атлийский код, светлорожденный, – сказал один из сигнальщиков, почтительно сложив руки перед грудью. – Пришел с запада, с тех вышек, что стоят вдоль дороги на Майран. Послание для светлого тара Тегунче.
– А ты его можешь разобрать? – Дженнак коснулся сумки, где рядом с шаром хранилась пригоршня одиссарского серебра.
Воин, прислушавшись к звону монет, уныло покачал головой:
– Не могу, мой господин! А если бы мог, то первым делом известил халач-виника, своего владыку. Иначе и в яму с муравьями можно угодить..:
Дженнак кивнул, задумчиво рассматривая стоявшие на площадке барабаны – два больших, закрепленных намертво, и третий поменьше, переносной. Но даже он доходил человеку до пояса, и чтобы пробудить его к жизни, требовались тяжелые колотушки, немалая сила и отменная ловкость. Сигнальщики обучались этому искусству с юных лет и могли отбарабанить без отдыха полкольца – мышцы на их руках были массивными и рельефными, как у мастеров, кующих топоры и клинки. Дженнак тоже умел обращаться с барабанами, и с боевым, и с сигнальным, но брал скорее силой, чем умением.
Но сейчас он думал не о барабанах, а о принесенной ими вести. Что-то было в ней неправильное, неверное или подозрительное, как подсказывали обостренные чувства кинну. Ясно, что послание Тегунче, отосланное четыре дня назад, было долгим; они с Оро'сихе сообщали своим повелителям о новых и важных обстоятельствах, о драгоценной карте Чантара, о свитке с расчетами, о щедром предложении Домов Одисса и Арсоланы, и о том, какая назначена ими цена. Что могли ответить Одо'ата и Ах-Шират? «Да» или «нет», причем любое из этих слов можно было бы отстучать за время одного вздоха. Имелся и другой вариант – подробные инструкции, где оговаривались бы действия послов и всякие уступки, которые они могли запросить: к примеру, свободный проход в Длинное море, а также в моря Чини и Чати, кое-какие сведения об устройстве одисезрских кораблей и навигационных инструментов, детальные карты уже разведанных на востоке территорий… В таком случае, размышлял Дженнак, ответ Ах-Ширага оказался бы столь же длинным, как посланное ему донесение, может, и еще длинней.
Однако барабаны говорили иное.
Тут не было краткого «да» или «нет», и не было подробных наставлений в духе искусства купцов – о чем торговаться, что и как купить и за сколько продать; Дженнак услышал лишь резкую четкую дробь – четыре быстрых удара и один средней длительности, повторенные трижды. За ними следовал неведомый текст, не короткий и не длинный, и занявший при передаче десятую часть кольца. Будто бы решение и приказ – «взять!» или «не брать!» – но еще исполнить то-то и то-то, и не забыть об этом и сем… Он вновь подумал об атлийских кораблях и тасситских воинах, поджидавших в гавани Кинапе, и медленно направился к лестнице. Сигнальщики-майя, сложив у груди мускулистые руки, поклонились ему вслед.