Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Вильгельм вернулся из Франции, когда штаты еще заседали, сразу же обнаружил, что оказался в центре внимания Филиппа, и насторожился. Уже несколько лет он был известен своим большим влиянием на делегатов, и действительно, он распахнул для них двери своего дома так широко, что вряд ли кто-то из дворян подражал ему в этом. Несомненно, Вильгельм мог управлять ими, но к чему он их поведет? В этом Филипп не был уверен. В прежние годы он раз или два просил Вильгельма, чтобы тот использовал свое влияние. Тогда Вильгельм самым лучшим образом разъяснил делегатам позицию короля, но приобрел раздражавшую короля привычку разъяснять ему позицию делегатов. В этот раз Филипп, нападая, действовал менее ловко, но более прямо: он назначил Вильгельма членом Государственного совета и предложил ему стать одним из двух командующих всеми испанскими войсками (вторым был Эгмонт). Смысл этих назначений был даже слишком очевиден, и Вильгельм высказался о них примерно в этом духе. Назначение в Государственный совет было просто платой за безусловную поддержку и к тому же ничего не значило, потому что, как Вильгельм хорошо знал, король Филипп не обращал никакого внимания на свой совет и предпочитал советоваться лишь с двумя или тремя доверенными министрами. А командование армией было хитроумным способом скомпрометировать Вильгельма, заставив его поддержать политику оставления войск в Нидерландах.

Однако полностью отказать королю в субсидии вряд ли было возможно. В конечном счете Вильгельм, Эгмонт и еще несколько дворян направили штаты по среднему пути. Как позже писал Вильгельм, это должно было показать королю, насколько далеко он может зайти, не рискуя. Субсидия на девять лет была предоставлена, но вместе с протестным заявлением: одновременно была направлена подписанная первыми людьми Нидерландов просьба убрать из их страны испанские войска и недвусмысленно закрепить в документах освященные временем права этой страны. Сохранился выразительный рассказ, что, пока Филипп читал протест, Вильгельм играл с Эгмонтом в шахматы в доме Эгмонта; некий испанский дворянин разыскал их там и с похвалой отозвался о них за то, что они играли, когда их жизнь была в опасности. Испанец сообщил им, что в этот момент король и епископ Аррасский готовятся устранить всех, кто подписал петицию, при первом удобном случае. Этот рассказ несет на себе печать вымысла, но в сжатой и карикатурной форме он отражает настроения того времени, когда туман подозрений и страха уже сгущался над Нидерландами. Дальше сказано, что Эгмонт рассмеялся, но принц Оранский был серьезен.

В августе раздраженный и разочарованный Филипп покинул нелюбимые им Нидерланды. Он играл свою роль до последней минуты: ожидая попутного ветра в Мидделбурге, он узнал, что несколько арестованных еретиков, находившиеся тогда в тюрьме этого города, были допрошены недостаточно сурово, и направил местным властям письмо, в котором настаивал на применении к этим заключенным пыток. Тем временем знатные дворяне съехались туда, чтобы проводить его в путь добрыми пожеланиями. Филипп не видел причин скрывать свои недавние обиды, и, когда красноречивый принц Оранский начал с тем осуждающим видом, в искренность которого король так сильно не верил, разъяснять поведение Штатов, обычно владевший собой Филипп не выдержал, и это прозвучало зловеще. Злобным по содержанию и тону замечанием он прервал успокоительные слова и многозначительно сказал, что без помощи тех, кто стоит выше, Штаты никогда бы не доставили никаких неприятностей. Те, кто услышал эти слова, не могли не заметить такое ясное указание на недоверие к ним лично. Смысл самих слов был в достаточной степени завуалирован, но то, как они были произнесены, и случай, по которому были сказаны, сделали их значение ясным и через удивительно короткое время породили легендарный, но драматичный пересказ этого случая: якобы Филипп вцепился в рукав Вильгельма и прошипел принцу в лицо по-испански: «Не Штаты, а вы, вы, вы!»

4

Эта вспышка и другие дошедшие до него раньше слухи заставили Вильгельма сразу же попрощаться, а не пройти на корабль, как сделали его подобострастные или экспансивные коллеги. Он вовсе не хотел, чтобы его увезли в Испанию, устроив будто бы несчастный случай.