Принц волков

— Не можешь? — Коллье наклонился вперед, опираясь руками о колени, и поморщился. — В следующий раз, когда ты решишь сорвать на мне злость, сынок, сделай одолжение — намекни о своих намерениях, — Люк вздрогнул, но Коллье продолжал. — Итак, ты считаешь, что я не пойму — после всех этих лет и того, что мне известно? — он тряхнул головой. — Ты гораздо сильнее этого, Люк. И я вижу, что здесь происходит нечто странное. И связано это с ней, — он кивнул по направлению двери, за которой в блаженном неведении спала Джой.

Сопротивляясь порыву вскочить на ноги, Люк неохотно признал.

— Это не то, о чем я могу разговаривать, Алан. Даже с тобой.

Его осторожного сдержанного ответа должно было быть достаточно, чтобы отбить у Коллье желание выпытывать дальнейшие подробности, однако на этот раз слишком многое было поставлено на кон. Он понял это, когда Коллье не отвел взгляд.

— А ты попытайся, — в голосе доктора появилась внезапная печаль. — Ты всегда приходил ко мне, когда не мог довериться кому—либо еще. Неужели мы оба так изменились с тех пор?

Люк закрыл глаза.

— Ты не изменился, Алан, — он открыл их снова, и на этот раз намеренно уставился на доктора вызывающим взглядом. — Но сейчас все по—другому. Ты знаешь о нас — обо мне — больше, чем кто—либо другой из «чужаков». Но есть некоторые вещи, которые даже ты не в состоянии понять.

— Потому что я всего лишь человек? — губы Коллье изогнулись в мрачную улыбку. — Было время, когда я был готов отдать все на свете за то, чтобы стать таким, как ты.

Воспоминания, последовавшие за тихими словами, практически заставили Люка отвести взгляд.

— Было время, когда я желал, чтобы она выбрала тебя, — произнес он ровным тоном, скрывая волнение. — Но это не всегда является вопросом нашего выбора. Иногда это становится… — он глубоко вдохнул и выдохнул, — принуждением. И, как только принуждение происходит, ему невозможно не подчиниться.

Он заметил, как на лице Коллье выступили первые признаки понимания. Какая—то часть его натуры хотела, чтобы Коллье знал все — знал и принял это так, как поступил давным—давно, став вторым отцом гордому и озлобленному мальчику. Но, когда дело касалось Джой, ничто на свете не казалось разумным. Даже Коллье с его тихими резонными словами и желанием помочь представлял собой угрозу. Это находилось вне разумных объяснений и человеческой логики. Даже Коллье нельзя было доверять.

Не было никакой надежды полностью скрыть это от доктора, тот был не так наивен и знал, что лугару никогда не выбирают «чужаков». Но у Люка не было намерений ничего объяснять. Пока доктор не начал дальнейших расспросов, Люк вскочил на ноги и приблизился к двери на улицу. Не успел Коллье раскрыть рот, как тот уже шагнул за порог.

— Оставь это в покое, Алан. Ради своего и нашего блага. Сделай свою работу и вылечи ее, а потом оставь в покое, — Коллье попытался было возразить, но Люк его опередил. — Я обязан тебе, Алан. Ее жизнью. И никогда об этом не забуду. Но не забывай, кто я есть. Не вынуждай меня забыть, что я — твой должник.

Дверь закрылась, заглушая собой ответ Коллье. Прижимаясь к деревянной двери, он выждал момент, пока снова не стал трезво мыслить. Затем перевел взгляд на широкую заснеженную равнину, сверкающую под лучами утреннего солнца. Нужно бежать, освободиться от человеческих эмоций. Заполнить время перед тем, как он снова сможет увидеть Джой.

Он замешкался ровно настолько, насколько хватило времени, чтобы сбросить мешающую одежду, и уже на бегу началась трансформация.

От вида Люка, стоящего в дверном проеме, сердце в груди Джой ёкнуло. Он смотрел на нее так, как будто никогда прежде не видел или будто не ожидал, что сможет увидеть ее снова. Потоки воспоминаний, снов и видений, разом затопившие ее, требовали к себе большего внимания, чем она могла уделить им, все ее мысли занимал Люк. Но внезапно эмоции отчетливо сфокусировались.

Вглядываясь в сквозившую в его глазах странность, Джой поняла, что не чувствует границ между ними. Отступивший страх, облегчение — было ли это ее состоянием, ее собственным осознанием, что она находилась на волосок от смерти, или это было его? Принадлежало ли это мощное физическое понимание его присутствия, заставляющее бешено колотиться пульс, ей? Или оно являлось эхом его желания, что стояло в его глазах? И чьи были те, другие чувства, которым она боялась дать имя?

Не было времени на рассуждения, быстрым движением, которое она не смогла бы повторить, он пересек комнату и заключил ее в объятия. Он ничего не сказал, поддерживая ее так бережно, что она едва чувствовала свое тело, перемещаемое так, что он прямехонько занял место ее подушки. Она вздохнула и закрыла глаза. Он был значительно тверже подушки, но намного прекрасней.