— Да сколько можно, мать твою, — хрипел кто-то невидимый за его спиной — не Червонец и не Крюк, Слава это слышал хорошо. — Час уже ползем, как ящерки!..
На войне после этого раздается резкий выстрел, и говорящий прерывается на полуслове, поймав пулю тем местом, которым говорил.
Да, не те времена… Ярослав помнил знаменитый приказ о заградотрядах. Самому ему, естественно, ощущать за спиной заградотрядчиков не приходилось — не тот уровень, однако о «героизме» сталинских чекистов он был хорошо наслышан. Но здесь, видимо, посчитав, что группа НКВД гораздо умнее оголтелой банды, чекисты промазали. И были в чем-то, наверное, правы. Откуда им было знать, что основную кучку головорезов Святого будет выводить из окружения боевой офицер, профессиональный разведчик, Герой страны? И будет выводить в направлении, которое заведомо считалось неприемлемым…
Когда выстрелы в Коломягах затихли, когда не стало видно даже дыма от догорающего саркофага Святого — пана Тадеуша, когда солнце окончательно рассеяло туман и утро вошло в свои права, Корсак лег на спину и, ощущая, как жар на спине начинает остужать ледяная утренняя роса, посмотрел в небо. Оно было омерзительно голубым, безоблачным и веселым, что совершенно не соответствовало ни времени года, ни его настроению.
— Курить будешь? — прохрипел Крюк, протягивая ему пачку «Беломора». Все шестеро сидели тесным кружком, кто-то хлебал из фляжки воду, кто-то ждал своей очереди и, не теряя времени, прикуривал. Послышался хруст и лязг — двое рядом с Корсаком с тяжелыми придыхами вскрывали ножами банки с тушенкой.
— Не курю.
— Тогда, может, выпьешь? — и в руки Корсаку сунули фляжку.
С жадностью приложившись к ней, Слава в первую же секунду понял, чем так страстно утоляет жажду его окружение. Спирт. Чистый медицинский спирт.
Сплюнув, Слава отдал фляжку обратно.
— Не пьет, не курит, — весело, почувствовав неожиданно наступившую свободу, хохотнул один из бандитов, — может, ты еще и на баб не лазишь? — и, довольный своей шуткой, расхохотался.
— Не, у него есть баба, — возразил ему другой. — Мне говорили, что даже очень недурная баба! Быть может, первая в Питере! Оглобля как приехал, так все про нее только и базарил! И сиськи добрые, и ножки точеные, и ротик такой, что…
Договорить он не успел. Корсак быстро дотянулся до «ППШ» сидящего рядом урки, одним незаметным движением молниеносно отсоединил от него тяжелый диск и резко — в воздухе раздался лишь хлопок его рукава — метнул его в сторону говорящего.
Послышался хруст, диск отскочив, упал в траву, и бандит с дымящейся меж пальцев «беломориной» рухнул на спину, прервав свою речь на полуслове.
Угодив в переносицу, диск вырубил бандита, из его расплющенного носа хлынули две струи крови.
— Да он, сука, перебьет нас всех! — и с этим криком двое из сидящих, выхватив ножи, бросились в сторону Корсака.
— Сидеть, сявки! — угрожающе прохрипел, абсолютно не двигаясь, Ярослав. — Перережу!.. Если бы не я, вы бы уже давно во всем белом на арфах играли!..
Ответ был обоснован, и бандиты остановились. А быть может, веса словам непонятного спутника придал окрик Червонца.
— Если кто худое слово еще хоть раз скажет — убью, — пообещал Корсак. — А насчет «перебьет» — припомните, что я с Гусем делал и что с Гусем сделал ваш «иван». И кто вас от НКВД увел — тоже помните. А ты, — Слава развернулся к Червонцу, — вижу, не очень-то стремишься выполнить волю умирающего! Пора назвать деревню и следовать туда.
Отбросив в сторону окурок, Червонец поднялся с земли, но не встал, а лишь присел на корточки. По лицу его струился обильный пот от непривычной физической нагрузки.
— Деревня называется Хромово. Сорок верст по дороге от этого места, лесом меньше, но дольше. Предлагаю взять на дороге первую попавшуюся полуторку.
— А черный флаг с черепом и костями на ней вывешивать будем?
— В смысле? — огрызнулся Червонец, прекрасно понимая ход мысли Корсака.
— И это тебе папа собирался оставить пятьдесят человек и общак? Ты идиот, что ли, Червонец, я что-то не пойму?.. Сейчас всю область чекисты прочесывать будут на предмет вышедших из окружения врагов народа, а он говорит — «пойдемте, возьмем полуторку». Послушай, мне решительно плевать на этот схрон! Меня интересует семья! Но в силу обстоятельств я вынужден заботиться о ваших шкурах! Кажется, я уже продемонстрировал вам свою вынужденную преданность. Быть может, вы послушаетесь меня и во второй раз?
— Пусть говорит, — бросил Крюк, которому уже порядком поднадоела эта очевидная грызня, которая неминуемо приведет к гибели всех. — Святой умер, а он его сын. Принц, можно сказать. Принц воров. Говори дело, принц.