Принцесса

— А у Дусеты шуба и есть шкура! — запальчиво отрезала я.

Мама рассмеялась, и мы помирились.

В другой раз, когда вокруг музыкальной работницы, демонстрировавшей новогодние карнавальные маски, образовался кружок из детей, Лена с силой оттолкнула меня, так что я отлетела к стене и больно ударилась головой.

— А ты бы ее толкнула! Что ж так терпеть! — негодовала мама. — Нужно давать сдачи!

Учись за себя постоять!

На следующий день во время гуляния Лена снова начала мне вредить — мешала лепить принцессу из снега. Тогда я встала и пнула ее — легонько, но она поскользнулась, упала и сидела, растерянная, на снегу. Я подошла ближе и неуверенно схватила ее за помпон, потом за шарф. Несмотря на мамино указание я сомневалась, что поступаю правильно.

Вечером я поведала о своем «подвиге» маме:

— И за шарф оттрепала, и за помпон оттрепала.

— Ну, и правильно. Будет знать, как лезть!

Ночью, оставшись одна наедине со своей «победой», я почувствовала себя нехорошо. Вместо принцессы в волшебном замке мне почему-то все время представлялась Лена, беспомощно сидящая на снегу. Но ведь мама сказала, что я поступила правильно. Почему же я плачу? Почему мне так жаль Лену и так стыдно за себя? Зачем я это сделала? Ведь я люблю Лену!

В семь лет Лена с Надей пошли в общеобразовательную школу в нашем дворе, а я — в Мерзляковскую при Консерватории. Вот, пожалуй, и вся наша дружба. Хотя нет. Было еще празднование моего десятилетия. Пригласили девочек из музыкальной. Надя тоже пришла. Она жила в нашем подъезде, и с утра, увидев меня идущей с хлебом из булочной, кинулась поздравлять — о дне рождения знал весь двор. Пришлось пригласить. А вот Лену не позвали. Она пришла сама. В самый разгар праздника, когда бабушка внесла в темную гостиную торт с зажженными свечами. Как выяснилось позже, долго ходила вокруг дома, потом зашла к себе, взяла самую лучшую книгу и просто позвонила к нам в дверь. Все очень удивились, но не выгонять же!

У Лены к тому времени уже произошла трагедия — попал под электричку ее алкоголик-отец.

— Нет, в тот день он был трезвый, — объясняла она девчонкам во дворе.

Дома я никогда не слышала слова «трезвый».

Лена осталась одна — со своей мамой, дворничихой и паспортисткой, великой труженицей нашего двора.

Да, странная дружба. Хотя, по правде говоря, мне и дружить-то было некогда. Я занималась музыкой. Летом уезжала в лагерь или на дачу к папиным родителям, а зимой все свободное время проводила на катке. Новая невоплощенная мечта — стать фигуристкой. «Но кто же будет водить еще и на фигурное катание!» Приходилось ограничиваться телевизионными уроками — Союзными и Международными соревнованиями. А водить действительно стало некому. Дусета вышла замуж и ушла от нас. Дедушка тяжело болел. Мама с папой разошлись. Папа теперь все время жил у своих, в Уланском переулке.

На Новый Год, когда все писали на бумажках желания и потом сжигали их на свече, я загадала, чтобы дедушка поправился, а еще — научиться кататься на коньках змейкой.

Вскоре мне приснился страшный сон — как будто дедушка попал в какой-то серый лабиринтный замок без единого окна и не может оттуда выбраться. Наутро я бросилась к нему — рассказать про сон, но он только отмахнулся:

— Ну, из какого такого дома я не смогу выбраться! Что ты, малыш, успокойся! Если уж я при Сталине выбрался…

В тридцать седьмом дедушка сидел как политический. Я это знала. Но успокоиться не могла.

А летом дедушка умер…

Дедушка был единственным человеком, который знал, что мой пластмассовый пупс мочится во сне. Дедушка был единственным человеком, который знал, что я умею летать. Тело мое становилось легким, и я поднималась к потолку в гостиной, медленно плавала вокруг люстры, а дедушка лежал на диване, погруженный в свои мысли. Иногда с кем-то спорил, с кем-то невидимым, бурно жестикулировал, но всегда время от времени поглядывал на меня. Он видел. Он знал. Если я рассказывала бабушке или маме, они смеялись. Тебе это только приснилось, уверяли они, так что я и сама начала сомневаться. Но дедушка знал. Он задумчиво улыбался, видимо, не считая нужным переубеждать бабушку с мамой.

Мы с мамой едем в электричке после пионерлагеря.

— Дедушка умер. Мы должны беречь бабушку, — медленно произнесла мама.

Звезды пролетали в окнах, как полоумные. Как я смею ехать в этой глупой электричке — такая здоровая, загорелая, когда дедушки уже нет на свете. Дедушка умер, мы должны беречь бабушку, отдавалось у меня в голове.

— Когда твоего дедушку хоронили, у нас было столько машин во дворе! Никогда столько не было, — сказала Надя.

— Одни «Волги», одни «Волги». Даже в садике стояли, — подтвердила Лена.

Так в нашу семью впервые вошла смерть. После смерти дедушки умер папин отец, потом папина мать и… папа. С четким перерывом в два месяца. Мне казалось, следующей буду я. Не могло так кончиться. И то же думала мама — о себе.