Принцесса душ

В голове возникает видение. Шесть Островов открыты для всего мира. Для королевств с ледяными горами и золотыми принцами, о которых рассказывала Эльдара. Для сирен и других волшебных существ, таких же прекрасных, как птица Ламперес, которую держал в плену Сирит.

Красота Шести Островов больше не пленена злобным королем и его безумными мечтами.

С каждой душой, обретшей покой, я загадываю желание. Мое обещание Шести Островам. Я вдохну жизнь и магию обратно в мир.

Я отпускаю вас.

Я призываю вас к свободе.

Я сжимаю руку Нокса, когда из него вытекает последняя потерянная душа.

Он падает в мои объятия. И отныне наши сердца будут биться в унисон.

Глава 49 Нокс

Медленно и осторожно Селестра приближается ко мне.

Солдаты и воины заворожены зрелищем. В их глазах нет страха, когда они смотрят на Селестру и ее магию.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

Я затаиваю дыхание.

– Конечно, – отвечаю я, хотя руки у меня дрожат.

Не только из-за душ, которые угрожали разорвать меня на части, или из-за магии бабушки Селестры, пытавшейся поглотить меня. Руки трясутся, потому что они кажутся непривычно легкими без веса отцовского меча.

Я так долго носил его, что теперь не знаю, что с ними делать.

Словно почувствовав мои терзания, Селестра переплетает наши пальцы.

И мои руки мгновенно перестают дрожать.

Я гляжу на нее и вспоминаю, как она утопала в свете, подобно богине.

– Ты только что освободила тысячи душ, – говорю я. – Ты спасла Шесть Островов.

– Мы освободили их, – поправляет она. – Мы спасли Шесть Островов.

– Сожалею о твоей матери, – шепчу я.

В глазах Селестры мелькает боль, которая разрывает меня на части.

Ее плечи опускаются, и слезы, сверкая на солнце, стекают по щекам.

– Я тоже, – отвечает она. – По крайней мере, она обрела покой. Теперь она принадлежит только себе.

Как и мой отец.

К нам подходит Люциан, с его бока свисает окровавленный меч.

– Он умер? – спрашивает воин, глядя на обезглавленное тело у наших ног.

Конечно же, он имеет в виду Сирита. Но перед моими глазами всплывает другое лицо.

Мика.

Я шепчу его имя, и Селестра напрягается. Я не жду, пока она заговорит, потому что захлебываюсь в горе.

Я беру себя в руки и подхожу к телу друга.

Он лежит на боку с широко распахнутыми, испуганными глазами. Я опускаю его веки. Надеюсь, где бы сейчас ни была его душа, он смог хорошенько рассмотреть битву перед тем, как уйти.

– Мы сделали это, – шепчу я ему на всякий случай. – Мы спасли всех.

Я сжимаю руку Мики.

Мой друг. Мой брат. Моя семья.

Губы Селестры дрожат, когда она хватает меня за плечо. Слезы снова угрожают политься из глаз, но она сдерживает их.

Возможно, она будет оплакивать его позже. Сейчас Селестра остается сильной ради меня.

Мою грудь сотрясают рыдания: без Мики мир утратил свои краски. Друг всегда был рядом со мной: каждый неудачный план, каждую уловку и авантюру мы придумывали вместе во время тренировок Последней Армии или в тавернах по вечерам.

– Мы похороним прах Мики здесь, – говорит Селестра. – И посадим большое дерево в его честь. Так мы поступим со всеми воинами Последней Армии и Полемистеса, погибшими сегодня. Они заслуживают почестей за свою жертву.

Я качаю головой и вытираю слезы.

– Нет, – возражаю я. – Мика хотел бы вернуться домой к своей семье.

Он не был сиротой, как я, или брошенным ребенком, как Селестра. Его любили и лелеяли, и семья захочет похоронить Мику сама. Я не отниму у них шанса оплакать сына и попрощаться с ним в последний раз. И когда они это сделают, я дам им знать, что он умер, спасая мир.

– Они бы гордились, – произносит Люциан.

Его голос все еще хриплый от напряжения, и, хоть кровь капает у него из живота, он держит голову высоко, не обращая внимания на рану.

Неважно, что на пляже все замерли. Большинство бросило оружие на землю, ожидая новых приказов.

Люциан держит меч в руках, еще не веря, что все кончено.

– Каждый, кто погиб в этой войне, был бы горд, – произносит он. – Включая Эльдару.

Я напрягаюсь.

– Живым легко так говорить.

– Для живых нет ничего легкого, – возражает Люциан. – Мы должны помнить.

Его тон несколько смягчается. Насколько вообще может смягчиться глубокий баритон.

– Мы всегда будем помнить, – объявляет Селестра достаточно громко, чтобы это прозвучало как приказ всему миру и двум армиям, которые до сих пор толпятся вокруг. – Мы будем вечно помнить этот день и каждого погибшего.

Мои плечи расслабляются, вся тяжесть мира исчезает.

– Что нам теперь делать? – спрашиваю я. – Больше не осталось врагов, с которыми нужно сражаться.

– Враги повсюду, – не соглашается Люциан.

Настоящий воин.

– Но об этом позже. Пора начинать, – говорит он.

Селестра стонет.

– Я думала, мы только что закончили.

– Мы должны начать новый порядок, – поясняет Люциан.

Взгляд Селестры ужесточается, а брови сурово сходятся на переносице.

– Мы не будем отдавать приказы, – протестует она. – Их время прошло.

– Новый уклад мира, – поправляется Люциан.