Принцесса и Ястреб

Я попросила у нее опиум. Она нахмурила брови и, не ответив сразу, стала осматривать мое тело, нажимая то в одном месте, то в другом. Я ждала, когда она закончит и неизбежно спросит:

– Где у тебя болит?

– Везде. Нигде, если вы хотите знать, что болит так сильно, что мне нужен наркотик.

– Тогда зачем тебе наркотик?

Я промолчала, и она накрыла своей тонкой рукой мою ладонь.

– Дитя. Не со всем, что с нами происходит, мы можем справиться сами. Тебе нужна помощь. Двое парней за дверью с ума сходят от беспокойства. Поговори с ними.

– Я передумала. Мне не нужен опиум.

– Если тебе тяжело говорить с ними, потому что ты девушка, ты можешь…

Я не дала ей договорить. Резко вырвала свою руку, сухо оборвала:

– Вам лучше уйти.

И она ушла.

Наступила самая долгая ночь в моей жизни. Не было ничего, что могло мне помочь заставить минуты течь быстрее. Моя голова гудела, виски разламывались от боли, мысли давили и давили: слишком много было того, о чем я не могла думать, и не думая об одном, я неизбежно поворачивалась лицом к другому воспоминанию. Я проваливалась в забытье, неизбежно засыпала, измученная бдением, но это было еще хуже – неясные, неумолимые сны душили меня, сдавливая грудь и я открывала глаза, разжимала скрюченные судорогой страха пальцы и дальше смотрела в ночь до следующего кошмара.

Несколько раз мне хотелось позвать Кая или Марка, и я набирала воздух, но видение того, как кто-то из них заходит и заполняет собой комнату, садится возле меня на кровать или, того хуже, притрагивается, бросало меня на грань панического безумия, и я кусала себе ладонь, чтобы не закричать.

К утру я была совершенно разбита, и Клер, закусив нижнюю губу, сосредоточенно рассматривала мое потемневшее лицо.

– Ты же не думаешь, что я выдам тебе сильнодействующее средство, вызывающее привыкание, только потому, что на тебе действительно лица нет?

Я промолчала. На самом деле я именно так и думала.

– Милая, это не выход, ты не можешь все время заглушать свои воспоминания.

Я закусила внутреннюю сторону щек, лишь бы не нагрубить ей. Она была врач, она говорила то, что должна была говорить. Я бы на ее месте говорила тоже самое. Но она не знала.

– Хорошо. Три дня. Я оставлю лекарство Марку. Потом тебе придется встать и жить дальше.

Три дня так три дня. Меня не заботило будущее.

Почти сразу после ее ухода в комнату зашел принц. Я внутренне сжалась, но не подала виду.

– Клер сказала, ты не можешь спать.

– Это не важно.

Ястреб сел на стул возле моей кровати – почти вплотную, коленями касаясь простыни – и я невольно отодвинулась. Он заметил и его лицо на секунду искривилось, как от головной боли, но только на секунду.

– Важно. Шелена, я только хотел сказать…

Что бы он не собирался сейчас произнести, все было неправильным, лишним и не вовремя. Я перебила его, не могла не перебить.

– Кай. Я тебя обманула. Спала с твоим лучшим другом. Предала твое доверие. Разбила твое сердце. То, что я сейчас в положении жертвы, не отменяет всего этого.

– Мы можем поговорить обо всем после.

– Не можем. Я виновата во всем сама. Я вела себя как те курицы, которых всегда сама же и презирала. Ты слишком добр и благороден, но… твое расположение добивает меня.

"И я боюсь тебя, потому что ты слишком похож на Ворона"

– Почему.

– Ты ведь не простил меня. Ты просто … – было отвратительно выплевывать это слово, но оно было единственно верным – жалеешь меня.

"А я до сих пор тебя люблю"

Если ему и было больно от услышанного, то он не подал виду. Поднявшись, он сухо кивнул, прощаясь.

– Я больше не побеспокою тебя. Желаю скорейшего выздоровления.

И он ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь, а я вцепилась зубами в ребро ладони, чтобы не завыть от своей потери в голос.

Три дня под лекарством пролетели как сон – сном они, собственно, и были. Марк приходил, пытался расспрашивать меня, я что-то ему отвечала, лишь бы отвязаться, мечтая лишь поскорей окунуться в забытье без видений, иногда принималась плакать и он, не в силах ничего изменить, давал мне снадобье, и я отрубалась. Четвертое утро было жестоким и холодным, потому что я проснулась. Во рту было сухо, и я с трудом нашарила воду рядом с кроватью, выпила целую чашку, от этого стало стало хуже: жажда не прошла, почему-то стала сильно кружиться голова, затошнило.

Я снова легла, но была рассредоточена, насильно пытаясь вернуть состояние бессознательности. Марк принес завтрак, ласково уговаривая меня поесть. Я не отвечала ему и не шевелилась. Он ушел надолго, и я думала, что наконец-то достала всех и меня оставят в покое, но все-таки дверь открылась и вошла Клер. Ее лицо не было больше нежным, но строгим и серьезным.

– Тебе надо встать.

– Зачем?

– Затем, что ты не можешь лежать и прятаться тут вечно.

– Если вы дадите мне еще опий, то могу.

Она закрыла глаза, глубоко вдохнула, открыла.

– Это была моя ошибка, пожалеть тебя.

– Не корите себя, я у всех сейчас вызываю жалость. – мой голос был полон яда, и она дрогнула, голос ее смягчился.