Принцесса Иляна

Кузен Матьяш охотно разрешил, чтобы в этих свёртках перевозились и письма «милой кузины», поэтому Илона без всяких угрызений совести пользовалась почтой по четыре раза в месяц.

Теперь вышивание по вечерам оказалось заброшено. Вместо этого Илона садилась за письменный стол, стоявший в одной из комнат, и, взглянув на свой всё больше округляющийся живот, говорила:

— А теперь, моя крошечка, мы станем сочинять письма к твоему отцу и к твоему брату Ласло.

В эти дни ребёнок уже начал шевелиться и Илона радовалась, что теперь может разговаривать с ним и получать что-то вроде откликов. Малыш, услышав про письма, толкал её разок-другой, будто говоря: «Давай», — и оставалось только взяться за перо.

За несколько вечеров как раз получалось два письма: одно для мужа и одно для пасынка, после чего Илона, даже не дожидаясь ответа, сразу же принималась сочинять следующую пару посланий. «Когда ответ придёт, я просто допишу в начало или в конец своего письма дюжину строк, — думала кузина Его Величества. — А то придётся сочинять второпях, и я забуду сказать что-нибудь, что собиралась».

«Дорогой мой муж, — так она начинала каждое письмо к человеку, которого в мыслях всё чаще называла Владом, а затем сообщала. — С тех пор, как ты уехал, прошло... — и называла количество дней. Такое начало казалось подходящим, чтобы вспомнить что-нибудь примечательное из тех времён, когда супруги жили вместе, но, увы, воспоминания приходилось подбирать очень осторожно, ведь могло статься, что тётушка Эржебет повелела помощнику королевского секретаря, оставшемуся в Буде: «Все письма моей племянницы или те, которые ей предназначены, сначала неси мне, а уж после передавай по назначению».

Илона лишь вздыхала, когда думала, что не может напомнить мужу обо всех историях, которые слышала от него. Раньше, во время семейных застолий он часто рассказывал что-нибудь забавное про Матьяша, и теперь Илоне хотелось показать, что она относится к этим рассказам иначе, чем прежде, но как же покажешь, если тётя читает твою переписку!

К примеру, Илона прекрасно помнила историю о том, как её супруг поехал с Матьяшем охотиться на кабанов. Охота состоялась летом, недели через две после окончания свадебных торжеств, а на другой день, обедая дома вместе с Илоной и Ласло, муж взялся рассказывать. К столу подали жареную кабанятину, что и послужило поводом рассказать байку, которая в тот день Илону весьма смутила, но теперь забавляла.

— Приехали мы с Матьяшем и с его свитой на полянку, — говорил муж. — Остановились, не спешиваемся, копья наготове: ждём, когда из кустов на нас выгонят кабанчиков. Ждём-ждём, а зверя всё нет. Я прислушиваюсь, не раздастся ли в лесу собачий лай. А Матьяш, как видно, решил, что я заскучал. Вот и решил Его Величество начать занимательную беседу. Спрашивает: «Как думаешь, кузен, что будет, если показать кабану его собственную харю в зеркале?» Я ответил, что у кабанов зрение весьма плохое. Тогда Матьяш говорит: «А отчего же ты не спросишь, почему я завёл речь о зеркалах?» Тут вдруг послышался лай, но нельзя же обижать Его Величество невниманием, поэтому я спрашиваю: «Почему же речь о зеркалах?» — а Матьяш говорит: «Я вот читал, что римляне так охотились на тигров, львов и пантер. Тигр видит своё отражение в зеркале, поэтому думает, что перед ним сородич, и не замечает, как из-за края зеркала высовывается смертоносное копьё». Я говорю: «Очень занятно, кузен». А собачий лай всё приближается. Вот уж и рога трубят, а Матьяш будто не замечает, голову запрокинул, в небо смотрит, говорит мечтательно: «Как жаль, что в наших краях ни тигров, ни львов, ни пантер не водится». Я отвечаю: «И в самом деле жаль». А сам уже не знаю, что делать: следить за ходом мысли Его Величества или за кустами, которые перед нами впереди. А Матьяш вдруг давай рассказывать нараспев что-то вроде: «Пастью раскрытой охотнику зверь угрожает! Зеркало тотчас охотник пред ним выставляет![12]» ...Тут из кустов и впрямь пасть показалась, но только кабанья. Матьяш, как увидел, поднял копьё, да поздно. Зверь мимо него — шнырь. А вот второго кабанчика, который вслед за первым из кустов вынырнул, я успел копьём достать. Сейчас мы этого кабанчика и едим.

Помнится, Илона, сидя рядом с мужем и слушая эту историю, даже не улыбнулась, подумав, что он подсмеивается не столько над Матьяшем, сколько над собственным сыном: вот, смотри, если станешь слишком увлекаться книжной мудростью, то не сможешь себя прокормить. Зато теперь Илона улыбалась, вспоминая то застолье, и ей было удивительно, как она раньше не замечала, что её супруг — неплохой рассказчик, да и вообще он может быть приятен как человек, а не только как мужчина.