Принцесса Иляна

— До меня дошли слухи, что ваш супруг погиб. Я соболезную, — итальянец поклонился.

— Но ведь твой учитель сможет нарисовать моего мужа по памяти? — спросила Илона. — Он нарисовал его однажды. Значит, нарисует и снова.

— Увы, нет, госпожа, — тихо произнёс Джулиано.

— Почему? — немного удивилась Илона. — Я знаю, что он стар, и, может быть, у него уже не очень хорошая память на лица? Но я покажу ему прежний портрет, и он вспомнит.

— Увы, нет, госпожа, — повторил Джулиано.

— Почему?

— Потому что мой учитель недавно скончался. Мир праху его, — итальянец перекрестился.

— Я соболезную, — ошарашенно произнесла Илона.

— Кончина его была мирной, — продолжал собеседник. — Он умер во сне. Лёг спать и не проснулся.

— А ты? — вдруг спросила Илона. — Ты не возьмёшься нарисовать этот портрет? Работа будет хорошо оплачена.

— Благодарю за доверие, госпожа, но я не возьмусь, — ответил Джулиано.

— Почему?

— Во-первых, я пишу совсем в иной манере и боюсь вас разочаровать, а во-вторых, я очень скоро уезжаю. Отправляюсь домой, во Флоренцию. Мне повезло, что в связи с королевской свадьбой в Буду приехало много моих земляков. Некоторые из них теперь едут обратно, поскольку торжества закончились. Я договорился с одним из них, что он возьмёт меня в попутчики, и в результате всё путешествие обойдётся мне гораздо дешевле, чем могло бы. Я не могу упустить такой шанс. Да, знаю, госпожа, что вы можете покрыть все эти расходы, если пожелаете, но, по правде говоря, мне не хочется быть вам настолько обязанным. Вы и так потратили на меня слишком много денег, когда выбрали в приятели вашему пасынку. Если я снова введу вас в необоснованные расходы, то просто сгорю со стыда, поэтому предпочту откланяться.

Видя, что Илона погрустнела, он добавил:

— Не огорчайтесь, госпожа. В Буде осталось ещё много хороших флорентийских живописцев и, если хотите, я порекомендую вам кого-нибудь.

— Нет, не нужно. Благодарю. Иди, — из последних сил ответила Илона, чувствуя как к горлу подступают слёзы.

Просто портрет ей был не нужен. Она хотела портрет, выполненный рукой того, кто был как-то связан с Владом, хорошо знал его. И вот последняя возможность исчезла. Казалось, что память о Ладиславе Дракуле тает на глазах, а через год никто и не вспомнит об этом человеке.

«Что мне осталось от него? — думала Илона, сидя в комнате одна, так как посетитель уже ушёл. — Что осталось? Несколько писем? Шкатулка с драгоценностями? Или этот дом, где Влад, судя по всему, далеко не всегда ощущал себя дома?» Неужели она снова вернулась в те тоскливые дни, когда влачишь тяжёлую ношу своего вдовства и думаешь о смерти, как об избавлении?

И вдруг она услышала детский плач. Это плакал Михня. Плакал громко и горько, как будто остался совсем один на свете.

Илона вскочила: «Но ведь есть я. Он лишился отца, но не лишился матери». Она поспешила в комнату к малышу.

Нет, прежние дни не вернулись. Жизнь пошла по другому пути. Пускай на этом пути тоже было горе, но уже не было безнадёжности. «У меня есть сын, — повторяла себе Илона, торопясь к Михне. — И даже двое. Ведь Ласло тоже мой сын». И это означало, что те усилия, которые она прилагала, чтобы устроить свою жизнь, не напрасны.

Часть из построенного развалилась, превратилась в руины, которые уже не восстановить, но часть осталась. «От Влада мне остались дети, — повторяла себе Илона. — И значит, я могу быть счастливой».

Вместо эпилога

В том саду росли причудливые деревья, которых не встретишь ни в Венгерском королевстве, ни в Румынии, ни даже в турецких землях. Трава была всегда зелёная и, кажется, там царило вечное лето, но Влад ещё не убедился в этом окончательно, потому что прошло не слишком много времени. Да и, по правде сказать, его гораздо больше занимала не местная погода, а высокая белая стена, которая тянулась через сад, отгораживая одну часть от другой.

Стоило поверить, что можешь, хорошенько подпрыгнув, дотянуться руками до её верха, как это случилось, и вот Влад сначала уселся на эту стену верхом, а затем спрыгнул на другую сторону.

Оказалось, что там находятся такие же люди: мирно гуляют меж деревьев, срывают с ветвей плоды, а в этих плодах, как и в тех, что растут по другую сторону стены, нет сердцевины с косточками — одна сплошная мякоть. Можно съесть всё и не заботиться, куда выбросить остатки.

Влад тоже стал прохаживаться меж деревьев, притворяясь, будто и не перелезал через стену, а всегда находился здесь. Никто не спешил уличить его, но вдруг навстречу попался какой-то русоволосый человек лет тридцати с небольшим. Одет он был в кафтан почти такого же кроя, что и Влад. И сапоги казались похожи, и пряжки на поясах выглядели так, как будто куплены в соседних лавках.

— Постой-ка! Я тебя знаю, — сказал русоволосый, чуть сощурившись и задумчиво покрутив правый ус.

— Откуда? — удивился Влад.

— Я тебя видел, пока ты ещё был во плоти, — сказал русоволосый. — Ты — новый муж моей Илоны.

— Не хочу тебя обижать, братец, но она сейчас такая же твоя, как и моя, — ответил Влад, которому не требовалось отдельной подсказки, чтобы понять, кто перед ним.