Принцесса Иляна

Илона старательно гнала от себя это чувство. «Вашек, я не забыла тебя, не забыла», — мысленно твердила она, но если раньше ей представлялось, что прежний муж наблюдает за ней с небес, то теперь он в её воображении стал таким далёким, что ничего не видел и не слышал. Может, Вашек сам забыл свою супругу и перестал ждать?

В голове началась настоящая путаница. Временами Илона начинала думать, что не лгала своему новому мужу, когда сказала, что он ей понравился. Будь он ей противен, она никогда бы не вышла замуж, потому что всегда знала, что придётся делить ложе. Илона не стала бы делить ложе с тем, кто ей противен. Следовательно, Ладислав Дракула ей понравился.

Происходящее в спальне даже было по-своему приятно. Когда тебя обнимает сильный человек, и ты чувствуешь силу его тела, это завораживает. Тебе нравится, что он обращается с тобой как с хрупкой вещью, словно боится помять, раздавить, а затем его охватывает страсть, он уже не заботится ни о чём, и ты думаешь: «Хоть бы, в самом деле, не раздавил», — но почему-то не боишься.

Конечно, если ты по вине такого человека вдруг стукаешься затылком о спинку кровати, тебе неприятно. И колючая щетина, которая царапает тебе кожу, тоже не приносит радости. Но горячий поцелуй в шею, ласковые слова, сказанные на непонятном языке — в этом определённо было что-то волнующее.

Илона иногда представляла, что случилось бы, если б её нынешний и прежний мужья встретились. Они наверняка бы подрались. Ладислав Дракула насмешливо произнёс бы несколько слов, а Вашек несмотря на свой мирный характер, возмутился бы, схватился за меч, но оказался бы сбит с ног одним точным ударом кулака.

То, что новый муж хорошо дерётся, Илона знала, поскольку не раз видела, как Ладислав Дракула упражнялся с мечом: приказал поставить во дворе чучело и рубил его так и эдак. Вначале казалось, что Дракула за время тюрьмы отвык быть воином, однако с каждым днём положение дел менялось, он наносил удары всё быстрее и точнее, возвращал себе прежнее умение. Пожалуй, такими занятиями даже можно было любоваться, но у Илоны любоваться не получалось, ведь в те дни она неизменно представляла на месте чучела живого человека. Пусть вместо нагрудника на это чучело был надет кусок старого ковра, а шлемом служила металлическая воронка, то есть чучело никак нельзя было принять за турка или другого врага из плоти и крови, но когда меч глухо ударял по «нагруднику» или скрежетал по «шлему», Илона вздрагивала.

И всё же жена Дракулы порой ловила себя на мысли: «Тот итальянец, Джулиано, который желал мне счастья, был прав. Мой муж может понравиться. Дракула действительно может понравиться, если забыть обо всём, что он совершил в прошлом». Или нет. Пожалуй, требовалось ещё одно условие — самой не иметь прошлого. А если оно у тебя есть, и ты не хочешь его забывать...

Временами Илоне казалось, что собственное тело спорит с ней. «Мне нравится этот новый мужчина, — говорило оно. — Я не хочу больше быть в одиночестве. Я хочу, если случайно проснусь ночью, слышать рядом с собой чьё-то тихое дыхание. Хочу, чтобы меня обнимали, ловили в коридорах и комнатах. Хочу чувствовать, что меня желают. Хочу быть женщиной. Хочу жить. Не хочу ждать, когда придёт старость и смерть».

Разум говорил: «Не забывай о Вашеке», — но тело твердило: «Он давно мёртв, а я живу. Не хочу быть женой мертвеца».

Предыдущие годы тело как будто пребывало во сне, оно молчало и ничего не хотело, а теперь вдруг проснулось и обрело свой голос, требовательный, и этот голос невозможно было не слышать.

«Что со мной? — спрашивала себя Илона. — Почему я вдруг так переменилась?»

* * *

Наступил октябрь. Муж по-прежнему не возвращался, а письма слал только Матьяшу, да и то редко. Судя по письмам, Ладислав Дракула теперь располагал деньгами. Матьяш дал ему право пользоваться доходами с золотого рудника в Оффенбанье близ Надьшебена, и часть этих средств муж Илоны хотел употребить на то, чтобы построить в Надьшебене дом.

Об этом сообщила Маргит, которая продолжала часто бывать во дворце и выведывала у королевского секретаря то, что касалось переписки с Дракулой. Оставалось только догадываться, почему секретарь так любезен и всё рассказывает, но Илону сейчас занимало совсем другое. Зачем мужу дом в Эрдели, когда есть дом в Пеште? И почему Ласло ничего не сказал об этом, когда приехал?

Кстати, со времени приезда он сделался домоседом. Не стремился все дни проводить в Буде, а если уходил туда, то перед уходом смотрел так, будто просил прощения: «Матушка, вы ведь не очень огорчитесь, если я на полдня вас покину?»

Странным казалось и то, что пасынок много говорил с мачехой во время трапез, то и дело вспоминал о недавнем путешествии — наверное, желая развлечь Илону, — однако про дом в Надьшебене ничего не сказал. Эту новость она узнала лишь теперь, когда в гости пришла Маргит и сообщила.

Сейчас они все втроём — Илона, её старшая сестра и пасынок — обедали, и сразу стало видно, как Ласло помрачнел.

— Ты знал о том, что твой отец хочет строить дом? — спросила Илона.