Принцесса Иляна

Илона привыкла думать, что в отсутствии детей виновата именно она. А если бы она всерьёз поверила, что может родить, это означало бы, что Вашек виноват хотя бы отчасти, если не полностью, и что он не упрекал жену именно потому, что чувствовал вину за собой. Значит, отсутствие упрёков — не доказательство любви. А если это не доказательство, то была ли любовь? Всё начинало рушиться, а Илона хотела верить, что у неё было безоблачное счастье... или почти безоблачное, ведь отец Вашека в отличие от сына весьма беспокоился из-за того, что у сына нет потомства. Она знала, что происходит, потому что однажды, на пятом или шестом году брака случайно подслушала один разговор.

Это произошло всё в том же доме в городке Сентмиклош, где молодая пара жила «под крылом» у родителей Вацлава. Кажется, дело было зимой, поздним вечером, когда женщины пошли к себе в комнаты, а Вацлав с отцом остались в столовой «допивать вино». Когда Илона уходила, Вацлав, придержав её за руку, шепнул, что «придёт сегодня», и потому она некоторое время ждала у себя в спальне, но муж всё не появлялся, и тогда Илона подумала, что тот случайно уснул в кресле возле печки и что надо пойти разбудить его. Поплотнее закутавшись в халат, она спустилась по лестнице и вот тогда услышала голоса. Говорил отец Вацлава и был крайне недоволен:

— ...а она пускай брюхо накладное носит. Ей же самой от этого выгода.

— Отец, а если она откажется? — спросил Вацлав. — Она может пожаловаться родне. Это не шутки.

— Шутки? — переспросил отец. — Я тоже не шучу. Они нас обманули. Подсунули тебе бесплодную жену. Да весь их род такой! У Михая нет детей. У Матьяша — тоже нет, хотя он баб меняет чаще, чем ты — исподнее.

Разговор состоялся ещё в то время, когда Матьяш не повстречался с Барбарой Эделпёк, ухитрившейся родить маленького Яноша. Когда Илона была замужем за Вацлавом, всем и вправду казалось, что над королевской семьёй висит что-то вроде проклятия — проклятия бездетности, и тем больнее было Илоне, притаившейся у двери, слушать это из уст своего свёкра.

— У Ошвата обе дочери бесплодны, — меж тем говорил он, обращаясь к сыну. — Обе, а не только та, которую отдали нам. В супружеской спальне ты наследника не заделаешь. Но он должен быть. И мне всё равно, где ты его возьмёшь. Лишь бы это и вправду оказалась твоя кровь, а твоя жена пускай смирится.

— Отец, она пожалуется королю, — повторил Вацлав.

— Не пожалуется, если ты поговоришь с ней, — возразил отец. — Она же сама хочет детей. Эх, жаль дурочку. Сама родить надеется. А окажись твоя жена поумнее, давно бы предложила тебе сделать так, как я предлагаю. Скажи, что твой сын будет считаться её сыном, и она согласится.

— Отец, дело не только в ней, — возразил Вацлав. — Не всё так просто.

— Да чего проще-то! — вспылил отец. — Говорю тебе: если на одном поле семя не всходит, сей на другом, и ещё на третьем поле для надёжности.

— Сеял, и не раз, — небрежно бросил Вацлав, но наряду с небрежностью в его голосе вдруг послышалось ожесточение. Так говорит человек, который затратил много сил на некое дело и не добился ничего.

Отец настороженно замолчал, и это молчание длилось очень долго, а затем он спросил:

— И что?

— А ничего, — всё так же небрежно и с ожесточением бросил Вацлав. — Не всходит.

— А сколько ж раз пробовал? — не отставал отец.

— А столько, что в твоих деревнях об этом тайные разговоры. Девки меня теперь не боятся почти. Как видно, не так им страшно целости лишиться, как в подоле принести. А молодухи сами мне улыбаются, выпрашивают перстенёк или деньги...

Так Илона узнала, что муж ей не верен, но ей очень хотелось бы думать, что Вацлав солгал отцу — солгал, чтобы избавить свою любимую супругу от унижения.

Илона посчитала бы унизительным воспитывать ребёнка служанки или крестьянки как своего собственного — это совсем не то же самое, что воспитывать пасынка, ведь ради воспитания пасынка ты не носишь накладной живот и никому не лжёшь. Пусть в Священном Писании говорилось, что обе жены Иакова сводили своего мужа со своими служанками, приговаривая «через неё мой род продолжился», но Илона не смогла бы последовать их примеру. Нет, только не так!

Илона никогда не признавалась мужу, что слышала тот ночной разговор, и никогда не спрашивала: «Ты солгал отцу или не солгал?» Она просто повторяла себе, что Вашек по всегдашнему обыкновению защищал её и, наверное, надеялся, что дети ещё будут. Илона и сама в то время надеялась, но, увы, детей так и не появилось, поэтому она с каждым годом чувствовала себя всё более виноватой. И всё же чувствовать вину было намного легче, чем хоть на минуту допустить, что Вашек хоть в чём-то виноват, и что он, когда ездил на охоту (а отлучался он весьма часто), охотился ещё и за крестьянками в отцовских поместьях.

* * *

Маргит, как и обещала Илоне, нашла повитуху, но сделать всё в полной тайне не смогла — мать Илоны и Маргит, всё так же живя в Буде и продолжая беспокоиться за младшую дочку, прознала про эти поиски.