Принцесса из рода Борджиа

— Бесповоротное, — сказал Карл твердо. — Пардальян, давайте попрощаемся.

— Что ж, — проговорил шевалье, внимательно наблюдая за молодым человеком, — давайте прощаться. Но, черт возьми, отчего вы так торопитесь всадить себе пулю в сердце или в голову? Я считал вас верным другом. А вдруг я как раз теперь нуждаюсь в вас? Вдруг мне понадобилась ваша дружеская помощь? Что если я пришел напомнить, что вы в долгу передо мной и что наступил час, когда я вынужден потребовать такой же самоотверженности, на которую я не скупился для вас?

— Рассказывайте, друг мой, я слушаю.

— Черт подери, вы застрелитесь, а я останусь жить — затравленный, опутанный сетями моих врагов. Я взываю о помощи! А вы спокойно отвечаете: «Выкручивайся, как можешь, друг, что касается меня, то моя жизнь сделалась невыносимой, и я немедленно стреляюсь!..»

— Но чего вы требуете от меня?

— Ничего или почти ничего: подождать с нашим прощанием до завтра.

Карл опять положил пистолет на стол, и Пардальян тут же схватил его.

— Шевалье, — произнес герцог Ангулемский, — я понимаю, что вы как друг пытаетесь помешать мне… Вы надеетесь, что, протянув время, вернете мне желание жить. Перестаньте заблуждаться, Пардальян, я любил Виолетту…

Здесь рыдания стали душить юношу.

— Я любил Виолетту, — продолжал он с все возрастающим волнением, — вы не можете знать, что это значит, вы, у которого нет слабостей и который, быть может, никогда не любил… Пардальян, это значит, что мои мысли, моя душа, вся моя жизнь принадлежат только ей! Понимаете? Я не живу уже сам по себе, я целиком слился с ней, следовательно, ее смерть — это и моя смерть. Я сказал вам, что страдаю, но это ложь, я уже попросту не существую. Биение моего сердца удивляет меня, как удивило бы, обнаружь я его у трупа. Видите теперь, насколько ужасно мое положение? И вы предлагаете продлить это еще на несколько часов. Нет, шевалье, я должен умереть сейчас же.

Пардальян взял герцога за руки. Сильнейшее волнение овладело им.

Он понимал, что Карл достиг высшей точки страдания и потому собирается убить себя. Это слабое изысканной слабостью сердце, такое нежное и чистое в своей юности, более хрупкое, чем цветок, не вынесло первого же несчастья, обрушившегося на него. Пардальян видел, что все потеряно и ничто не спасет его друга.

— Карл, — прошептал он, и голос его дрогнул, — дитя мое, живите ради меня. Меня удерживала в жизни только застарелая ненависть, но с тех пор, как я узнал вас, я стал надеяться, что, быть может, смогу жить еще и ради привязанности к вам!

Карл покачал головой, и его мрачный взгляд остановился на пистолете.

— Значит, иначе нельзя! — проговорил Пардальян.

Двое мужчин опустили глаза. Все было кончено.

Пардальян был натурой слишком свободолюбивой и другом слишком надежным, чтобы попытаться силой воспрепятствовать самоубийству юного принца. Он отчаянно искал убедительные причины, которые могли бы остановить Карла, и не находил их.

— Прощайте, Пардальян, — твердо произнес Карл.

Пардальян положил пистолет на стол. В этот трагический момент, когда двое друзей, действительно достойные один другого, обменялись последним (как думалось) взглядом, мыслями уносясь за пределы земной жизни, так вот, в эту самую секунду дверь открылась и в комнату с криком ворвался Пикуик:

— Монсеньор, он нашелся, он вернулся, он здесь!..

— Кто? — выдохнул Пардальян, ослабев от пережитого отчаяния и ловя себя на мысли, что любое происшествие, каким бы незначительным оно ни было, может сломить решимость Карла. — О чем ты? Кто вернулся?

— Я, — раздался голос громкий и зычный.

И появился Кроасс. Пардальян разочарованно махнул рукой, его надежды были обмануты.

— Я, — продолжал Кроасс, смиренно кланяясь, — я, который, несмотря на тысячу опасностей, раскрыл тайну Монмартрского аббатства, я, на глазах у которого схватили бедную малютку Виолетту, и который…

Внезапно Кроасс поперхнулся собственным красноречием. Два душераздирающих крика слились в один. Пардальян и Карл накинулись на Кроасса и потащили его вглубь комнаты, не обращая внимания на стоны несчастного, чуть не задохнувшегося в этих двойных объятиях и пытавшегося молить о пощаде, ибо он был уверен, что немедленно получит страшную взбучку.

— Что ты сказал? — проговорил, задыхаясь, Карл. Слабый лучик надежды заставил его побледнеть еще сильнее, чем перед лицом смерти.

— Ты видел Виолетту этой ночью? — прорычал Пардальян.

— Да! — ответил Кроасс, с хрипом втягивая воздух. — Пощады, господа! Это не моя вина, если…

— Живую? — спросил Карл, которому было не до мучений Кроасса.

— Ну да, живую! — ответил изумленный великан.

Карл зашатался, из груди его вырвался вздох, полный ужасной тоски. Его угасающий взгляд обратился к Пардальяну. Он был на пределе своих сил. Шевалье схватил пистолет, приставил его к виску Кроасса, и тот немедля позеленел и еще больше задрожал.

— Слушай внимательно, — сказал Пардальян с леденящей душу невозмутимостью, — постарайся сказать правду, постарайся не ошибиться, иначе я продырявлю тебе башку. Итак, ты утверждаешь, что видел Виолетту, маленькую певицу? Ты именно ее видел этой ночью?